Все складывалось как нельзя лучше.

Конечно, увидев засаду у дверей квартиры женщины-полицейского, Тишиг на долю секунды встревожился, но тут же оценил изящество ситуации. Вырисовывался прекрасный набросок, позволяющий оценить общий замысел полотна.

Художник надеялся, что Кинби сможет понять символизм композиции.

Закончив работать, южанин постоял несколько мгновений, осматривая получившуюся сцену.

Да, он ничего не упустил.

Два тела на площадке – символ беспочвенной самоуверенности.

Бессильно распластавшаяся мертвая женщина между этажами – тщетность ожиданий, невозможность изменений.

Вампир обязательно оценит тонкую иронию момента.

Бесшусно взбежав на последний этаж, Тишиг подпрыгнул, ухватился кончиками пальцев за край потолочного люка, втянул себя на чердак.

И исчез в темноте.

Вернувшись в отель, он поднялся к себе и лег. Заснул мгновенно, без сновидений.

На следующий день он планировал несколько визитов, в том числе – в Дом Тысячи Порогов.

Пора было предоставить заказчику отчет.

* * *

Спустя пятнадцать минут после покушения, подъезд Марты наполнился светом, сигаретным дымом, властными раздраженными голосами.

Начальник управления Меес'к стоял у подъезда, в бешенстве скручивая и раскручивая спирали угольно черных усов.

Прибывший на место наряд действовал грамотно, но Меес'ка не устраивал ответ – никаких следов.

Наглухо перекрыв квартал, полиция устроила жесткий тотальный опрос.

Поднимали с кроватей добропорядочных бюргеров, вламывались в наркопритоны и подпольные бордели, тяжелыми ботинками придавливали к полу бродяг и, светя фонарями в белые от ужаса глаза, требовали ответов.

Никто ничего не знал, никто ничего не видел.

Дэвид Стром наклонился над телом Марты, стоя так, чтобы не наступить в лужу крови, легонько прикоснулся кончиками пальцев к холодной щеке убитой.

Закрыл глаза.

Темнота… Серебристые росчерки клинка. Полные смерти глаза. Чьи?

На грани восприятия – тихий шепот безумия, змеей скользящий меж островов нечеловеческих кошмаров.

Открыв глаза, мант отшатнулся, потер ладонями виски.

Снизу донеслись раздраженные голоса. Слов не разобрать, тона становятся все более повышенными.

Наконец, все перекрывает низкий густой рев:

– А я сказал, что расследование ведет Управление! Результаты сообщим!

Раздраженный лай в ответ.

– Что-о?! Пшли вон! Сержант! Выставить оцепление, гражданских задерживать до выяснения обстоятельств! Да! Этих тоже!

Стром недобро усмехнулся. Судя по всему, Реннингтон решил прибрать к рукам и это дело. Формально, он имел на основания – погибли двое его оперативников. Но снова погиб офицер полиции. Причем, не во время выполнения задания, как это произошло с Варшавски и его сослуживцами. Марту застрелили в подъезде собственного дома, в спину.

Такого не случалось уже несколько десятков лет.

Меес’к и так не отличался кротким нравом и дипломатическими талантами, а уж сейчас…

Завтра, конечно, Реннингтон надавит на все возможные рычаги, но эта ночь была полностью в распоряжении полиции.

Стром собирался воспользоваться этим в полной мере.

– Что-то нащупал? – негромко спросил его сержант Гловер. Судя по позе, он уже какое-то время стоял рядом, не решаясь прерывать размышления манта. И правильно делал.

– Кажется, да, – Стром похлопал себя по бокам в поисках ручки, обнаружил ее во внутреннем кармане. Сделал несколько пометок в потрепанном блокноте.

– И? – коротко спросил Гловер.

– Ее застрелили не эти жмуры, – кивнул Стром на тела оперативников. Их как раз упаковывала «похоронная команда». Взвизгнула молния, дюжие санитары подняли черные коконы пластиковых мешков, занесли в лифт. Из тесной кабинки донеслось недовольное кряхтение, лязгнули двери, коробка лифта затряслась и поехала вниз.

– Кто?

– Тот, кто зарезал парней из Девятки. А вот кто это – не знаю. Только ощущение у меня от него очень поганое. Он «тень». Причем, настолько глубокая, что я такой и не видел.

Гловер мрачно присвистнул. На жаргоне полицейских мантов тенями называли адептов запрещенных культов, причем тех, кто ушел уже настолько далеко, что потерял всякую связь с обществом. Для «теней» существовали только свои цели, только своя реальность.

Как правило, иерархам культов недолго удавалось контролировать подобных одиночек, и дело кончалось гибелью тени, или гибелью культа. Тут уж, как повезет.

Снова заскрежетал, залязгал лифт.

Стром и Гловер переглянулись, и мант почувствовал тоскливое сосущее чувство внутри.

Полицейские сопровождали движение лифта хмурыми взглядами. Оба ловили себя на детской мысли – а, вдруг, получится все вернуть назад.

На площадку вышли санитары. У одного в руках черный пластиковый мешок.

Стром прокашлялся, на негнущихся ногах пошел вверх, протягивая руку:

– Ну-ка, дай. Мы сами.

– Э-э… Не положено, – санитар попытался завести руку с мешком за спину.

– Мешок дай. – очень спокойно повторил Стром поднимаясь еще на пару ступеней.

Санитар опасливо протянул ему черную пластиковую скатку.

– Спасибо. Теперь уезжайте. Ждите внизу.

Сержанты уложили тело Марты в мешок и отнесли его вниз, к мигающему синим маячком фургону полицейских медиков.

Недобро зыркнув, Меес'к скрутил ус и отвернулся.

Стром потянул Гловера за рукав:

– Давай-ка отойдем, покурим.

Щелкнули зажигалки.

– Если Девятка у Марты своих поставила, то…

– У Кинби уже наши. Я узнавал.

Стром с облегчением кивнул. Но все же уточнил:

– А Девятка поблизости крутилась?

– Да, но Меес'к приказал гнать их взашей.

– Это, конечно, правильно. Но, понимаешь, хорошо бы там сейчас быть кому-нибудь, кого Кинби знает.

– Это точно, – Гловер сломал недокуренную сигарету, отбросил и, хлопнув Строма по плечу, зашагал к своему автомобилю.

Стром поежился.

Ночь была душной, но ему показалось, что по городу только что пронесся холодный ветерок.

Той же ночью

Уже через пять минут после того, как дежурный мант принял рапорт, подтверждающий смерть лейтенанта Марты Марино, во многих домах Города зазвонили телефоны, вошли в транс личные астралоты, запульсировали экраны мант-связи.