Кирилл поднялся на третий этаж. Дверь под номером двенадцать не радовала своей красотой. Впрочем, на третьем этаже только десятая квартира блистала новенькой железной дверью. Кирилл шумно выдохнул и надавил на звонок. Этажом ниже громко залаял пес. Может быть как раз тот самый, шоколадный Бонд, который и нашел труп.

За дверью двенадцатой квартиры не послышалось даже шороха. Кирилл тщетно давил на звонок, но хозяин либо не мог подойти к двери, либо просто отсутствовал дома. Зато за соседней дверью раздался шуршащий металлический звук, потом клацнул замок. Дверь приоткрылась, и Кирилл увидел, как в узкой щели показалась старушечья головка, зыркавшая глазами, поверх блестящей цепочки.

– Чего шум поднимаете? – противным скрипучим голосом спросила она. – Сейчас милицию вызову. Не видите, нет его. На работу ушел.

– Я и есть милиция, – ответил Кирилл, протягивая перед собой удостоверение. – Сосед ваш где работает?

Бабуся бдительно нацепила очки и тщательно исследовала удостоверение. Потом она захлопнула дверь и отперла ее, сняв цепочку. Лицо ее выражало тревогу.

– Да что случилось то? Такой приятный мужчина. Ни шума, ни гама… Или с ним что-то произошло?

– Работает он где? – терпеливо переспросил Кирилл.

– Газетами торгует у вокзала. Да вы входите, входите…

Бабуся посторонилась. Кирилл вошел в квартиру, углядев стоявший на полочке старенький телефон, красиво декорированный синей изоляционной лентой.

– Можно позвонить? – спросил он, и, не дождавшись ответа, шагнул к телефону.

– Пожалуйста, – ответила бабуся, угодливо заглядывая Кириллу в лицо. – Товарищ полковник, а вы не можете моего соседа сверху пугнуть? А то весь день музыка бум-бум, бум-бум, будто шваброй по голове. А?

– Пугну, – пробурчал Кирилл. – Алло? Ларичев? Шурик, бегом к прокурору, бери санкцию на обыск в квартире… сейчас… Донцула Дмитрия Николаевича, проживающего по адресу Кривой переулок, шестнадцать «в».

– С чего бы это вдруг? – удивился на том конце провода Ларичев, а потом шумно ахнул. – Неужели?..

– Возможно. И наряд сюда и к вокзалу. Соседка говорит, он газетами там торгует. Тихомирова опознала его на кладбище. Пулей, Шурик, пулей, пока он неладное не почуял.

Старушка грузно села на табуретку, прижав руки к сердцу. Кирилл запоздало вспомнил, что кроме него в комнате есть еще один человек. Он обернулся.

– Что случилось? – помертвелыми губами прошептала перепуганная бабуля.

– Возможно, ничего, – хмуро произнес Кирилл. – Но на всякий случай, дверь сейчас за мной заприте и если что – соседа к себе не пускайте. В случае чего вызывайте милицию.

На какие пружины нажимал Шурик Ларичев – неизвестно, но опербригада прибыла на место уже через двадцать минут вместе с подписанным ордером на обыск. Видимо, маньяк уже в печенках сидел у всех, кто служил в правоохранительных органах, так что особых проблем не было. Раньше чтобы получить санкцию на обыск требовалось больше, чем просто внезапное озарение милиционера. Но подогреваемый журналистами прокурор решил проявить хоть какие-то действия. Все равно никаких улик против маньяка не было. Точнее их была целая куча, да вот подозреваемых не было ни одного, хоть убей.

Вызвав в качестве понятых ту же самую бабульку и восемнадцатилетнего парня из квартиры сверху, милиционеры, в присутствии подоспевшего участкового с громкой фамилией Бабахин, принялись вскрывать дверь. Бабулька с любопытством смотрела на действия милиционеров и с легким презрением на своего соседа сверху. «Смотри, мол, вот и к тебе такие приедут», – говорил ее вид. Парень ничуть не смущался. Бабкино мнение ему явно было до лампочки.

Замок у Донцула был простеньким, так что длительного сопротивления дверь не оказала. В квартире было тихо. Ввалившись внутрь, милиция принялась за методичный обыск. Кирилл огляделся по сторонам.

Квартира несла на себе отпечаток бедности. Вряд ли Дмитрий Донцул жил богато, если из мебели имел самый необходимый минимум, обои менял в последний раз еще до перестройки, а пол не красил минимум лет пятнадцать. На полу лежал буро-красный ковер, выцветший и потертый. Желто-коричневые шторы имели такой вид, будто ими небрежно вымыли пол, потом не выстирав, повесили на гардину, на которой вместо крючков висели канцелярские скрепки. На окне умирал алоэ. Земля в горшке давно превратилась в камень. Цветок не поливали уже очень давно. Кириллу стало жалко растение, но, помня, что трогать здесь ничего нельзя, он подавил в себе желание полить несчастный сукулент. Вместо этого он подошел к двери в кладовку и распахнул ее, а, распахнув, окаменел на месте. Он понял, что теперь все встало на свои места.

– Ребята, – хриплым голосом позвал он, – идите сюда.

Позади послышались шаги. Кто-то присвистнул. Подошедший посмотреть, в чем дело участковый грязно выругался.

– Молчание ягнят! – сказал кто-то. – Понятые, подойдите сюда.

Кирилл мысленно согласился. Происходящее сильно смахивало на паршивый триллер, списанный со знаменитого фильма о людоеде Ганибале Лекторе.

Стены кладовки были сплошь увешены фотографиями, сделанными поляроидом. На всех были запечатлены молодые пареньки, которых находили мертвыми в разных местах города. На некоторых снимках жертвы были еще живыми. Они беспечно улыбались в объектив. Но таких снимков было мало. Больше было других, где беспомощные тела лежали в луже собственной крови. Снимки запечатлевали жертву в разной степени надругательства. В большинстве своем темные снимки были окрашены в багровые тона. Кирилл зацепился взглядом за красивое окровавленное лицо Жени Пономарева, с которым ему так и не удалось вторично поговорить. Он прослушал сообщение на автоответчике, но к тому моменту Женя был уже мертв.

Посреди стены висел небольшой плоский шкафчик из темного полированного дерева. Кирилл осторожно потянул на себя дверцу, опасаясь, что на него вывалятся части человеческого тела.

Он почти угадал, но увиденное повергло его в состояние невероятного ужаса и омерзения. Не в силах сдерживаться, Кирилл вылетел из кладовки, едва успев добежать до ванной. Там его вырвало в старый потрескавшийся унитаз.

Шкафчик представлял собой грубую пародию на алтарь. На единственной полочке стояли маленькие баночки из-под аджики и других острых приправ. В них, залитые спиртом, находились отрубленные пальцы жертв, с посиневшими ногтями, грязно-бурые или вовсе почти черного цвета. Все остальное место занимала большая фотография, вырванная из журнала. На снимке, рекламирующем минеральную воду, радостно улыбались Богдан и Милена Тихомировы.

Глаза Милены были выцарапаны. На губах помадой была изображена клоунская улыбка, а черным маркером из белоснежных зубов были сделаны волчьи клыки.

* * *

Сказать, что в один из прекрасных сентябрьских дней у Дмитрия Донцула было предчувствие неминуемой беды, значит, погрешить против истины. Он ни о чем не подозревал. Более того: у него было прекрасное настроение. Недавно он прочитал одно из творений местных журналистов, со смаком описывающих убийство начинающего манекенщика Жени Пономарева. Один из писак даже умудрился раскопать, что Женя даже состоял в недолгой связи с известной моделью Богданом Тихомировым. Невольно Дмитрий задал себе вопрос: как это удается узнать этим щелкоперам, но ответа не нашел. Скорее всего, у журналистов были свои осведомители, причем платные. Некий Никита Шмелев делал далеко идущие выводы, правда, не имеющие ничего общего с действительностью.