В фойе в кожаном кресле с газетой сидел слуга Аваддона. Они встретились взглядами, но слуга не подал виду. Кроме обыкновенных для «Любляны» швейцаров, носильщиков и мающихся от безделья постояльцев, в фойе были два или три лица внимательных и настороженных. Зетлинг подошел к администратору и, не замечая его подозрительных ужимок, заказал ужин и попросил убрать номер.

Чуть поодаль от парадного подъезда стояло знакомое Зетлингу черное ландо. Кучер, трепавший коней за гривы, при появлении Зетлинга приосанился и открыл дверцу. Зетлинг шагнул внутрь. Карета покатила по мостовой. Окна были занавешены. Спустя несколько минут езды кучер приостановил карету, дверца на ходу открылась, и внутрь сел человек. Это был Аваддон.

– Трогай. Покатай нас, братец.

Кучер свистнул, залихватски щелкнул плетью, и карета понеслась вперед.

– Вы слышали о Самсонове?

– Слышал, – Аваддон поморщился и расправил ворот рубахи, обнажив худую жилистую шею, – хотя это по меньшей мере странный вопрос. Ведь вы сами узнали о случившемся от моего посыльного.

– И правда.

– Нас подвела поспешность. Так случилось, что об исчезновении семьи капитана узнали, и это дало повод к новым подозрениям. О причинах случившегося у меня есть свои соображения… Но оставим это до времени, – Аваддон положил локоть на спинку сидения и в упор, поверх пенсне, стал разглядывать Зетлинга. – Вы хорошо осведомлены о положении на фронте?

– В общих чертах. Кое-что знаю из газет, что-то мне рассказал Петревский…

– А! Наш отважный юнкер?

– Именно.

– Вы давно имели с ним встречу?

– Сегодня. Около полудня.

– Ясно. И вы, должно, не знаете, – Аваддон сморщил тонкую кожу на лбу, – что это была ваша последняя встреча?

– Почему?

– Тотчас после вашего расставания у «Любляны», после того как вы отправились почивать, Петревского арестовали и увезли на склады. Подробностей я не знаю, но допрос был коротким. Юнкер молчал. Ну а потом, как водится с мелкой сошкой, – лицо Аваддона брезгливо передернулось, – его вывели во двор и расстреляли.

– Расстреляли? – глупо переспросил Зетлинг.

– По-вашему, если я говорю «расстреляли», то имею в виду какое-то другое значение этого слова, кроме общепринятого? – Аваддон был раздосадован и говорил и вел себя вызывающе.

Наступило молчание. Зетлинг пытался осознать происшедшее. Он закрыл лицо ладонями, стараясь вспомнить хоть что-то о погибшем Петревском.

– У него была невеста…

– Но! Только не впадайте в уныние. Лес рубят – щепки летят, – Аваддон оскалился и с силой сжал трость. – А вы что хотели? Вы как хотели?

– Я предполагал, – медленно и отчетливо выговаривая буквы, начал Зетлинг, – что наши отношения будут носить иной характер.

– Вы, я вижу, предполагали моими руками загребать жар, а самому стоять в сторонке и самодовольно воображать себя спасителем отчизны. Иль вы не знали меня до сих пор и не понимали, с кем имеете дело? По меньшей мере, наивно.

– Нет, так мы ничего не достигнем.

– Чтобы хоть чего-то достичь, нужно, в крайнем случае, в общих чертах представлять себе желаемый результат.

– Это вопрос решенный. Белые войска должны войти в Москву. После меня мало что сможет увлечь в этой стране, и я с облегчением на сердце навсегда оставлю ее.

– Ба! Вы разочарованы в русском народе?! Вы его презираете?

– Я не считаю его народом.

– Что же в таком случае держит вас здесь? Ехали бы к почтенной Марии Александровне, да и делу конец.

– Долг.

– Я так и думал! Память предков, вид родных могил…

– Замолчите.

До сих пор говорившие не глядя друг на друга, Зетлинг и Аваддон встретились глазами. Лицо Зетлинга было напряженным, усталым и злым. Аваддон натянуто улыбался.

– Собственно, вы правы, наш совместный путь заканчивается у стен Кремля. Мои надежды на ваше полновесное участие в дальнейших преобразованиях были напрасны, – Аваддон скривил губы и отвернулся.

– Это было очевидно с самого начала. Мне известно немного, но даже этого с лихвой хватит, чтобы сказать твердое нет.

– Как будет угодно. Но прошу не забывать, что все-таки мы вместе, и судьба каждый раз сталкивает нас вновь.

Карета выехала за пределы города и понеслась по пыльному большаку, с обеих сторон окруженному дубовыми рощами. Аваддон раздвинул шторы и затянулся сигарным дымом.

– Если вы беседовали с Петревским, то должны знать о некоторых сложностях. Путь к Москве закрывает конница Буденного.

Зетлинг равнодушно пожал плечами.

– Это дальняя перспектива. Сперва нужно взять Воронеж. Тем более, меня сейчас больше волнует судьба Самсонова.

– Больше судьбы России?

– Этот человек доверился нам, и мы не вправе забыть о нем!

Видя равнодушие Аваддона, Зетлинг стал горячиться. Он считал себя обязанным перед людьми, самоотверженно поставившими свою жизнь на карту чужой игры. Зетлинг готов был пуститься в долгие рассуждения о принципах и чести, но был прерван Аваддоном:

– Я свои долги возвращаю сторицей.

Зетлинг хотел возразить, но карета неожиданно свернула на проселок. Промчавшись через лес, они въехали на внутренний двор большой рубленой усадьбы, окруженной частоколом. Гостей встретили бодрый и многоголосый собачий лай и сердитые окрики сторожей.

– Что за место?

– Скоро узнаете.

Дверцу кареты открыл слуга. Аваддон и следом Зетлинг вышли на мощенный камнем двор. Псов отогнали прочь, а с крыльца навстречу Аваддону спустился коренастый мужчина с открытым лицом.

– Добрая встреча, хозяин. Мы опасались посторонних, в город перебрасываются большевистские отряды. Все могло случиться.

То место, в котором неожиданно для себя оказался Зетлинг, больше всего напоминало средневековый купеческий форпост в сибирской тайге, с частоколом, сторожевыми башнями и рубленым домом с узкими и высокими окнами. Коренастый держал себя сдержанно и почтительно. Выслушав его, Аваддон удовлетворенно покачал головой и пошел в дом.

– Наш гость прибыл?

– Утром. На него было жалко смотреть, но мы накормили его, истопили баньку, так что сейчас он в наилучшем виде.

– Вот и ладно. Идемте, – Аваддон пригласил Зетлинга следовать за собой.

Почитая неуместным вдаваться в расспросы, Зетлинг молча наблюдал за происходящим вокруг.

– Не удивляйтесь, благородный штабс-капитан, это мой дом. Ведь и такой закоренелый бродяга, как я, должен где-то находить тепло семейного очага. Идемте, вас ждут две не лишенные приятности встречи.