— Он, возможно, нездоров, — предположил Феликс, стараясь угодить и тому, и другому. Де Ронделер пожал плечами.

— Я бы ему этого не пожелал: его честь… вернее, то, что от нее осталось, оказалась бы смертельно оскорблена.

Волнения были напрасны. Тотчас послышался шум колес приближающейся повозки. Вскоре Нервиль и Уазкур пробрались через кустарник и спустились на песок. Тремэн со злорадством отметил, что даже слабый утренний свет выдавал возраст одного и потрепанное лицо другого. Глаза графа бегали, как у встревоженного зверя, и было видно, что он предпочел бы в этот миг оказаться в другом месте.

Чтобы избежать скопления людей, начальник форта выставил заслон из старых солдат, которых он отобрал из тех, что были не слишком покалечены, и перекрыл вход на дамбу. Это обстоятельство, нарушившее однообразие их существования, наполняло солдат радостью, и было приятно смотреть, как они, распрямив спину, стояли, опершись обеими руками на мушкеты и поставив приклад на землю между воинственно расставленных ног. По их уверенному виду чувствовалось, что они без колебания откроют огонь по любому, кто осмелится помешать встрече шестерых одетых в черное по самый подбородок мужчин, чьи фигуры на фоне светлевшего неба были похожи на крупных воронов, ожидавших восхода солнца…

Среди этих людей не было священника, несмотря на то, что один из них должен был умереть, а может быть, даже оба… Такое уже случалось. Но прежде чем явиться на место дуэли, Гийом заехал в церковь, где его ждал господин де Фольвиль. Так что он с Богом уже примирился.

В утренней тишине раздались равномерные удары звонкого колокола; все приготовления были закончены. Когда проверили пистолеты и бросили жребий, чтобы определить каждому место, господин де Ронделер сказал:

— Господа, следуя правилам дуэли, я обязан спросить вас, не желаете ли вы примириться. Я думаю, это не входит в ваши намерения?

Тремэн отказался презрительным жестом головы. Его противник ограничился молчанием, но в его взгляде чувствовался едва заметный смутный вопрос в адрес судьи, который поспешил добавить:

— Если бы вы этого хотели, знайте, что поскольку я расцениваю поединок как испытание правдой, то имел бы честь отказать вам в примирении. А теперь, господа, будьте любезны занять ваши места…

Тремэн быстро встал на свое место. Судьба не была к нему благосклонна, так как ему придется считаться с солнцем. Но он сохранял спокойствие. Чрезвычайно хладнокровно, не ощущая больше ненависти, как и подобает человеку, которому предстоит выполнить роль палача, он наблюдал за черной фигурой своего врага, тяжелым шагом выходившего на позицию. Пройдет лишь несколько мгновений, и каждый из них вытянет руку, приготовясь открыть огонь. Звук двойного выстрела спугнет стайку чаек, и они улетят к воротам дамбы, а одна из мрачных марионеток рухнет на землю. Быть может, сразу обе?..

Послышался сухой и отчетливый голос Ронделера:

— Вы готовы, господа?

Ни один из дуэлянтов не успел ответить. Возникшая из кустов мохнатая фигура набросилась на графа де Нервиля, одной рукой скрутила его, а другой приставила к его виску пистолет.

— Все назад! Или я убью его на месте… Этот человек принадлежит мне!

— По какому праву? — закричал судья.

— По праву его жертвы! Я Альбен Периго и решил, что сегодня этот подлец вместе со мной отправится в ад!

Не говоря больше ни слова, бывший каторжник поволок Нервиля за отступавшим морем, он пятился, не теряя из виду наблюдавших за ним людей.

Тремэн медленно опустил пистолет. Он узнал в человеке незнакомца, которого повстречал в Ла-Пернель, того, кого называли Отшельником или Стариком…

— Не делайте глупостей! — прокричал Ронделер. — Вы взвалите на себя еще одно преступление, и вас повесят…В ответ издалека раздался смех.

— Вам не придется себя утруждать. Я же сказал вам, что отведу его в ад…

— Послушайте! Вы надеетесь выплыть, но предупреждаю: там зыбучие пески…

— Как раз туда я и иду!.. Прощайте, господа!

Тогда Нервиль, изо всех сил пытавшийся вырваться, стал кричать, звать на помощь и даже умолять Периго отпустить его, обещая ему золота… Стоявшие на берегу уже не могли различить ничего, кроме невнятных криков. При этом никто из них даже не пошевелился: все были зачарованы драмой, разворачивавшейся у них на глазах.

— Я мог бы, — тихо проговорил Гийом, — одним выстрелом убить его и освободить Нервиля, но я бы себе этого никогда не простил!

Господин де Ронделер посмотрел ему в глаза.

— Я мог бы вас об этом попросить… или даже приказать. Но полагаю, что, жертвуя своей жизнью, этот человек приобрел право насладиться местью. Видите ли, если Бог помог ему пережить долгие годы ужасной каторги, то лишь затем, чтобы подарить ему этот момент!

— Почему он не сделал этого раньше? Не понимаю… Не зная, что ответить, Ронделер лишь пожал плечами.

— Смотрите! — сказал он. — Желая причинить своему врагу страшную смерть, этот несчастный без колебаний выбрал ее сам. Это ужасно…

Судья и его жертва достигли опасного места, обозначенного вехами. Рауль де Нервиль был ниже, чем Альбен, и погружался быстрее. Светлый смертоносный песок уже обхватил его за талию, тогда как плащ из козьей шкуры был еще хорошо виден. Чем сильнее он барахтался и старался вырваться, тем быстрее его засасывало. Периго даже не нужно было его удерживать. Сложив руки, он смотрел, как тот погружается в безудержных рыданиях и отчаянных криках. Сам он держался прямо, с высоко поднятой головой, неподвижный словно статуя. Живыми казались лишь его растрепанные волосы, которые шевелил поднимавшийся ветер.

Когда Нервиль скрылся, издав последний стон, Альбен широко перекрестился и тоже исчез в песке. Легкая рябь пробежала по тонкому слою желтоватой воды. Все наблюдавшие за ними на берегу одновременно опустились на колени и перекрестились. Теперь все было кончено…

Варанвиль достал платок, вытер лоб и перевел глаза на друга, из руки которого выскользнул пистолет. Лицо Гийома совершенно одеревенело. Феликс подумал, что столь резко очерченный профиль с высокомерным носом прекрасно подошел бы вырезанной из дерева фигуре, которую обычно устанавливают на носу корабля, или статуэтке какого-нибудь вождя индейцев из племени чероки, наподобие тех, что привозили сражавшиеся в Америке солдаты. Лицо друга было таким же непроницаемым. Феликс положил руку на плечо, показавшееся ему каменным. Но, к удивлению своему, увидел, как по задубевшей щеке катится слеза…

— Ты жалеешь, что у тебя похитили смерть Нервиля?

— Нет. Альбен Периго давно имел на нее право. Но именно его я встретил, когда впервые оказался в Ла-Пернель, и теперь у меня такое чувство, будто я потерял друга… Может быть, он спас мне жизнь.

— Возможно. И благодаря его жертве твой дом все-таки будет построен, и семья Тремэн заживет в мире и покое. Ты не можешь себе представить, как я счастлив!