выполнения этого заказа. Генерал Алексеев ответил, что, по его мнению, это будет правильно.

Тогда Государь обратился к великому князю Михаилу Александровичу и сказал, что скоро на фронт тот не поедет и потому свободен, и поручил ему принять на себя руководство организацией дела по заказу этой жидкости и наблюсти за правильностью и срочностью выполнения этого заказа.

Великий князь ответил, что во всём этом он мало понимает, но что если ему помогут, то он с удовольствием примет на себя общее руководство.

На этом и было решено.

Всё дальнейшее явилось следствием совершенно неправильной постановки дела.

Нельзя не винить начальника штаба, генерала Алексеева, который должен был предвидеть, что могут получиться самые невероятные осложнения и что так заказы давать нельзя.

Великий князь сказал мне, что какой-то юрист и его адъютант ему помогают в этом деле и уверили его, что все распоряжения, которые до сих пор им сделаны, не противоречат законам. Что на последнее он сам несколько раз обращал внимание, опасаясь, как бы не сделать чего-нибудь такого – что он делать не имеет права. Но его уверили, что всё ведётся правильно.

Из разговора выяснилось, что заказов дано более чем на шестьдесят миллионов рублей; что заказана не только жидкость, но и особые аппараты для её выбрасывания, и предположено заказать аэропланы и блиндированные машины для перевозки этой жидкости. Братолюбову заказы давались письмами за подписью великого князя; таких писем было написано около двенадцати.

Я доложил великому князю, что порядок дачи этих заказов может вызвать запрос в Государственной думе и может создать очень трудное положение; что целый ряд распоряжений великого князя, сделанных от имени Государя, противоречит действующим законам; что вообще, надо более внимательно проверить предложение Братолюбова.

В результате великий князь просил меня взять это всё дело в моё ведение и просил Государя освободить его от этого неприятного поручения, в котором, как выразился великий князь, «я совсем запутался и вижу, что мои советники меня сильно подвели».

После разговора с великим князем я вызвал Братолюбова.

Этот изобретатель держал себя крайне вызывающе и сбавил тон только после того, как я его припугнул.

Он мне показал не подлинные письма великого князя, а фотографические с них снимки.

Ясно было, что приходится иметь дело с опытным господином, который постарается сорвать всё, что только возможно.

Поехал я осмотреть завод Братолюбова (дом и сарай, уже реквизированные для него по распоряжению главного начальника Петроградского военного округа), рядом с которым был трёхэтажный дом, подлежавший реквизиции под квартиры рабочим и под контору.

Работа по подготовке завода к работе кипела; устанавливались станки, проводились электрические провода.

Но что собственно будет производить завод, было неясно: были на заводе какие-то старые аэропланы, подлежащие исправлению; была модель нового аэроплана; были грузовики, подлежавшие бронированию; но не было ничего относившегося до изготовления «всё сжигающей жидкости», на которую, однако, был дан заказ на большую часть суммы.

На мой вопрос, где же приготовляется жидкость, я получил ответ, что в другом месте.

На другой день ко мне на приём явился какой-то прибалтийский немец, по виду просто ремесленник, очень плохо говоривший по-русски (фамилии его, к сожалению, я забыл). Рассказал он мне, что им уже несколько лет назад изобретена жидкость, которой можно сжигать всё что угодно. Что он обращался и тогда и теперь во время войны в главное военно-техническое управление, но там его жидкость признали годной только для сжигания трупов, сказав, что в обращении она слишком опасна и для употребления на войне войсками не пригодна.

Но что он познакомился с Братолюбовым, который обещал это дело провести и, затем, получив заказ, половину чистого барыша будет отдавать ему – изобретателю. Что теперь Братолюбову заказ дан, и последний требует от него секрет приготовления жидкости, предлагая за всё это всего несколько тысяч рублей.

Закончил он заявлением, что Братолюбову сообщить секрет изготовления жидкости он не хочет, и предложил передать состав своей жидкости мне.

Я немедленно вызвал прокурора и следователя, которым немец и дал свои показания.

Затем для немца было составлено заявление в суд о мошенничестве Братолюбова, которое он и представил по принадлежности.

Химический состав жидкости изобреатель мне сообщил, а я поручил начальнику военно-технического управления заказать ему пудов двадцаь жидкости и провести с ней всесторонние опыты.

Через несколько дней «настоящий» изобретатель уже работал на одном из полигонов около Петрограда.

Был составлен по этому делу всеподданнейший доклад, и последовало Высочайшее соизволение освободить великого князя от наблюдения за исполнением сделанных заказов, а всё дело направить и решить по усмотрении военного министра.

После этого я вновь вызвал Братолбова и предложил ему временно прекратить исполнение сделанных ему заказов, сообщив мне состав его жидкости. Он категорически отказался. Я тогда сказал ему то, что мне было известно от немца-изобретателя.

Братолюбов признался, что это правда. Ему было объявлено, что дело ликвидируется и чтобы он предоставил все данные, подтверждающие его действительные расходы, которые ему будут возмещены.

Трудно было от него получить подлинные письма великого князя и негативы фотографических с них снимков; но в конце концов он их сдал.

Великий князь заезжал ко мне несколько раз и был очень доволен, когда, наконец, дело было окончательно ликвидировано.

Описываю всё это я подробно, так как до меня тогда же доходили слухи, что Братолюбов, сохранив, конечно, фотографические снимки с писем великого князя, хотел впоследствии их опубликовать.

При ликвидации этого дела мне пришлось два раза делать подробные доклады в Совете министров, и, в результате, на возмещение расходов, вызванных этим делом, было ассигновано, если не ошибаюсь, 250 000 рублей.

Жидкость для употребления в войсках оказалась совершенно непригодной и, как содержащая в своём составе фосфор, очень опасной в обращении»[151].

Михаил Александрович тяжело переживал эти события. В марте 1916 г. в письме своей жене он писал:

«Наташа, не забудь одно, что я до сих пор за всю жизнь ни в какие грязные истории не попадал, и только в конце прошло года, действительно, благодаря моему доверчивому характеру я мог бы в дальнейшем иметь неприятности, но, к счастью, этот вопрос теперь ликвидирован. Но ведь это не значит, что я буду продолжать делать ошибки. Наоборот, эта неприятная история будет служить мне тяжёлым, но хорошим уроком, и уж, конечно, ничего подобного никогда не повторится. Мне только всю жизнь будет досадно и обидно вспоминать, что я мог сделать такую ошибку»[152].

9 февраля 1916 г. Николай II открыл сессию Государственной Думы и Государственного Совета. Михаил Александрович сопровождал его и остался присутствовать на