Икар снова зашептал ей на ухо:

— Ты обо всем позабыла, разглядывая виллу маркиза. Красиво, правда?

— Она прекрасна, — сказала Саулина.

— А ты хотела бы войти внутрь и рассмотреть все получше?

— Я бы хотела, чтобы этот дом был моим, — Саулина больше не улыбалась, в ее голосе послышалась какая-то новая решимость, а в глазах блеснул доселе невиданный огонек.

— Это невозможно! — воскликнул потрясенный Икар.

Саулина перебрала в уме все то необыкновенное, что уже случилось с ней за последнее время.

— Все возможно, — решительно заявила она. — Еще недавно я не сумела бы написать свое имя, а теперь умею. Не умела танцевать, а теперь танцую.

Из боковых дверей слева вышла дородная женщина небольшого роста и направилась к ним.

— Господин маркиз, — объявила она, обращаясь к Икару, — велит вам прийти сегодня вечером после представления на площади.

Мальчик вежливо поблагодарил, а когда женщина скрылась за дверью, из которой вышла, подбросил в воздух свою шапочку, расшитую ленточками и бубенчиками, и закричал:

— Ура! Вот это приключение! Такого раньше никогда не бывало.

— Вот видишь, — рассудительно заметила ничуть не удивленная Саулина, — ничего невозможного нет.

Маркиза Дамиана Альбериги прижала ладонь к животу: ей хотелось тихо плакать от счастья и одновременно кричать на весь мир о своей радости. Новая жизнь, зарождавшаяся у нее внутри и до сих пор напоминавшая о себе лишь редкими и слабыми толчками, вдруг проявилась с неслыханной дотоле силой. Ребенок замолотил ножками и даже перекувырнулся несколько раз. Неужели маленькие акробаты, устроившие веселое представление у них на дворе, заразили его своим желанием двигаться? Дамиана улыбнулась, продолжая наблюдать за детьми семьи Чампа и одновременно прислушиваясь всем своим существом к беспокойным толчкам ребенка.

Ей приятно было думать, что это совпадение не случайно, что веселое оживление юных акробатов благотворно подействовало на ее ребенка. Площадные зрелища веселили ее гораздо больше, чем скучнейшие светские приемы, грубые оргии в театре «Ла Скала», приторные салонные беседы и даже концерты, которые не всегда затрагивали струны ее души.

Дети, порхавшие по парадному двору подобно разноцветным блестящим стрекозам, вселяли в нее жажду жизни и желание веселиться. Они появились как раз в тот момент, когда ее муж, маркиз Феб Альбериги, прощался с ней.

— Берегите себя, — заботливо посоветовал он ей. — В вашем положении вам следует быть чрезвычайно осторожной.

— Не тревожьтесь, друг мой, — заверила она его.

Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел: тогда она смогла бы без помех насладиться спектаклем скоморохов, глядя из окна своей спальни на втором этаже виллы.

— Если бы не Пьетро… Он ждет меня, — Феб сожалел, что вынужден покинуть жену.

— Ступайте к вашему брату, — улыбнулась Дамиана. — Поторопитесь, — добавила она, хорошо зная характер своего деверя, — священники терпеливы, но ждать все равно не любят.

Дамиана и Феб прибыли на виллу всего час назад. Они покинули Милан по просьбе Пьетро Альбериги, брата Феба, принявшего священный сан. Возникли какие-то неотложные семейные дела.

Путешествие оказалось приятным: никаких недоразумений в пути не произошло, а превосходные рессоры и новая обивка сидений кареты, специально заказанной маркизом по такому случаю, смягчили неровности дороги. На последнем перегоне Дамиана даже уснула. Муж разбудил ее, когда они уже подъехали к самой вилле.

Карета, запряженная шестеркой великолепных коней светло-золотистой масти, замедлила ход. Дамиана высунулась из окошка, чтобы полюбоваться воздушной красотой виллы, все окна и двери которой были распахнуты, позволяя видеть не только парадный двор и убранство покоев первого этажа, но и раскинувшийся позади дома парк.

Два года назад она, шестнадцати лет от роду, прибыла в Кассано, чтобы во исполнение брачного контракта, заключенного между семьями, сочетаться священными узами с маркизом Фебом, старшим сыном в семействе Альбериги. Дамиану одолевали страхи и сомнения. Она привыкла повиноваться родителям, но ей предстояло выйти замуж за человека незнакомого и намного превосходящего ее годами: когда Феб повел ее к алтарю, ему было двадцать восемь лет. Но еще раньше, чем будущего супруга, Дамиана увидела летнюю резиденцию маркизов Альбериги и тотчас же влюбилась в нее. Следом за этой любовью с первого взгляда пришла нежная привязанность к мужу, на которую он ответил страстным чувством.

Для Дамианы вилла в Кассано стала счастливым прибежищем, местом отдохновения после бесконечных балов и утомительных вечеров в оперном театре, который она ненавидела всей душой.

Приезд в Кассано положил конец традиционным прогулкам в карете в закатный час по миланскому проспекту, куда женщины ездили из тщеславия, ради сплетен, интриг и греховных свиданий. И в этом безбожном ритуале она, венецианка, урожденная Мончениго, была вынуждена принимать участие, чтобы не прослыть провинциалкой.

На вилле, перестроенной зодчим Пьермарини, царил покой. Сюда не докатывалось даже эхо салонного злословия об альковных историях, о внебрачных связях, процветавших благодаря попустительству снисходительных мужей. Миланцы больше опасались огласки, нежели супружеских измен. Французы в таких случаях дрались на дуэлях, жители Ломбардии предпочитали отделываться шутками.

«Я приказал переделать фасад своего дома, чтобы все им восхищались, но он нравится только мне одному, — иронизировал один из виднейших светских львов Милана. — Я выбрал жену, чтобы доставить удовольствие себе самому, а она нравится всем».

Весьма мало искушенной в делах света Дамиане казалось непостижимым, как миланские дамы ухитряются скрывать за своей неприступной внешностью бездонные пропасти ненасытных желаний, безумную жажду жизни и любовных наслаждений, одержимость сегодняшним днем, который они проживали так, словно им было доподлинно известно, что завтра наступит конец света.

Оказавшись в Кассано, она могла позабыть об этикете. Здесь ей были обеспечены наслаждение свободой, возможность действовать по собственному разумению и приглашать в гости только тех, чье общество было ей приятно.

Маленькие акробаты вдохновенно кувыркались и переворачивались в воздухе. Их тела образовывали сложные и мгновенно рассыпающиеся арабески. Дамиана подошла к постели и потянула за серебряный шнур колокольчика для вызова мажордома. Она решила устроить званый вечер для этих бродячих гимнастов, незабываемый праздник для себя и своего ребенка, питающегося ее кровью и ее чувствами, будущего маркиза Альбериги д'Адда.

Саулина ущипнула себя за руку повыше локтя и убедилась, что происходящее ей не снится.

Наступил вечер, на аллее, украшенной двумя рядами статуй, загорелись факелы, осветившие причудливым светом зеленые лужайки и белые дорожки. В летящем по ветру пламени лимонные деревца в кадках, размещенные между статуями, то исчезали из виду, то выступали, словно вырезанные из нефрита. Белые кувшинки в фонтане теперь казались розовыми.