— Хотите, расскажу, как я влюбилась впервые? Это было в пять лет, а предмет моей страсти был совсем взрослым… Мне всегда нравились мужчины постарше…

Девушка оживилась, принялась делать какие-то пометки в блокноте, вероятно, чтобы не забыть, что в пять лет можно влюбиться в двадцатилетнего. А я просто рассказывала ей одну из тысяч голливудских историй.

Этот репортаж, кажется, так и не появился, девушку-репортера я тоже больше не встречала. Боюсь, ее просто высмеяли в редакции, а я даже не запомнила, что это было за издание, чтобы позже разыскать и извиниться. Мне до сих пор стыдно, но тогда я честно хотела помочь и вовсе не собиралась смеяться.

— Сколько вы получили за роль принцессы Анны в «Римских каникулах»?

— Немного, но я больше ценила приобретенный опыт, чем денежное выражение своей работы.

— Если бы вы сейчас снимались в этой роли, какой гонорар бы потребовали?

Глупости, если бы сейчас мне позволили снова играть принцессу Анну, я готова была бы доплатить сама! Но откровенно ответить нельзя, завтра же перевернут сказанное и напишут, что я готова платить, чтобы меня приглашали сниматься.

— В прошлое вернуться нельзя, да и стоит ли, оно хорошо тем, что случилось.

Меня называли мастерицей давать обдуманные, часто обтекаемые ответы. Но ведь сами же приучили. Не хочешь увидеть неприятное для себя, отвечай так, чтобы перевернуть было невозможно. Постепенно я приучила не задавать вопросы о моем происхождении, отце и детстве. Это мое личное дело, я вовсе не хочу, чтобы репортеры висели на деревьях или прятались в кустах и возле дома моих родственников.

Иногда журналисты задавали вопросы вовсе не ради того, чтобы что-то узнать, а чтобы подловить на неловком ответе. Слушали, кивали, записывали, а потом переворачивали с ног на голову или просто добавляли свое.

Сколько раз меня выдавали замуж за кого угодно! Складывалось впечатление, что я венчаюсь просто по расписанию.

— Вы влюблены?

— О, да…

В ответ блеск глаз: сейчас Одри Хепберн откроет тайну, кого же она любит.

— …в жизнь! Знаете, какая это интересная штука?

Журналистский наскок прямо в аэропорту Рима, когда я в буквальном смысле с последнего спектакля «Жижи», только успев переодеться в отеле, прилетела на съемки «Римских каникул», был безобразным.

— Почему вы до сих пор не замужем?

— Почему вы откладываете брак с синьором Хенсоном?

— Неужели вы недостаточно любите друг друга?

Потребовалось немалое усилие воли, чтобы не ответить:

«Какое вам дело?!» Бродвейские журналисты были неимоверно настойчивы, но их вопросы касались моей игры, «звездности» и планов на великое будущее. В Америке я только успевала отбиваться от приклеенных ярлыков вроде «девушки с глазами испуганного олененка» (где, интересно, они видели глаза испуганных оленят?), а здесь вынуждена отвечать на вопросы, которые просто неприятны.

Позже я поняла, что дело не в итальянских репортерах, просто я перешла из разряда новеньких в разряд звезд. Пока ты новенькая, все пытаются понять, стоишь ли ты чего-то. Но как только имя становится известным, всех начинает интересовать твоя личная жизнь.

Как же это оказалось трудно — провести четкую границу между «всеобщим» и «моим»! Пожалуй, труднее, чем поверить, что я могу играть на равных с настоящими актерами.

Именно на той пресс-конференции в аэропорту я, кажется, поняла, что если хочу славы, то моя личная жизнь будет просто под увеличительным стеклом и ярко освещена софитами. Кэтлин Несбитт написала мне: «Будь осторожна, никогда не забывай, что вокруг слишком много желающих подглядеть и тем самым погубить тебя». Сначала было просто отчаянье, цена славы мне показалась слишком высокой. Я не могла позволить себе сделать и шага без внимания журналистов.

Я быстро убедилась, насколько осторожной нужно быть с каждым произнесенным словом, особенно если оно касается не только тебя.

— Как вы относитесь к своему партнеру по фильму Грегори Пеку?

Господи, какие глупости! Что я могу чувствовать к Грегори, великолепному, замечательному, талантливейшему Грегори, кроме обожания и благодарности?!

Но, оказывается, нужно обязательно уточнить, что это обожание и благодарность касаются только наших рабочих отношений, что благодарна я за учебу, а не за поцелуи в кадре (и за кадром, как тут же заподозрили), а обожание никоим образом не повинно в развале его семьи. Причем сказать надо так, чтобы из фразы нельзя было выкинуть и слова, а сама она не могла быть перевернута.

Получив очередной урок журналистских сплетен, я заявила Кэтлин Несбитт:

— Как хорошо быть в возрасте!

— Это еще почему?

— Потому что тогда никому не придет в голову придумывать за тебя романы.

— Одно из двух: либо не давай повода, либо умей отражать атаки.

Я предпочла первое. Убедившись, что на мне скандалами много не заработаешь, журналисты почти оставили меня в покое. Неинтересно писать о спокойно живущей звезде, у которой из развлечений лишь прогулки и встречи с друзьями. Читатели любят что-нибудь погорячей, для таблоидов подавай скандалы, пьянки, драки или хотя бы громкие разводы. Разводы у меня были, но я их так переживала, что даже у журналистов не повернулась рука написать слишком много гадостей.

Пара романов, которые мы постарались скрыть, несколько глупых сплетен, и все! Это не звездный статус, не современной звезды. Сейчас модно выставлять любовь напоказ, уводить мужей, жен, любовниц и любовников друг у дружки, о своей беременности объявлять на второй день и заставлять всех гадать, кто отец. Это не для меня, я из когорты «старого доброго Голливуда», когда свои страсти полагалось выплескивать в игре на экране, а не перед журналистами.

Иногда я думаю, что скандалы устраивают из-за невозможности хорошо играть на сцене или съемочной площадке. Если так, то плохо, это означает падение уровня не только кинематографа, но и всего человечества. Потому что кино предлагает прежде всего то, что хочет видеть зритель. Неужели зрителю интересней актерские скандалы?

Что-то я разворчалась. Это потому, что сегодня пришлось долго терпеть от одной дозы обезболивающего до другой. Боли становятся все сильнее, я уже с большим трудом хожу, приходится просить вынести кресло в сад, чтобы просто посидеть и подышать воздухом.

Зато сегодня заметила признак повышенного интереса к собственной персоне со стороны репортеров — над Толошеназом завис вертолет с журналистской братией. Плакать или смеяться? Пусть смотрят, мне все равно. Когда стоишь одной ногой в вечности, подобное кажется такой нелепой мелочью… Я даже попросила Роберта не разгонять журналистов. Если это сделать, они решат, что есть чем поживиться, и станут только настойчивей.

Я хочу прожить последние дни спокойно, не отвлекаясь на пререкания с любопытными. У меня много других дел и воспоминаний.