Когда Турецкий вошел в кабинет, Садчиков как раз обедал. Завидев Турецкого, он слегка приподнялся с кресла, но навстречу не вышел. Сделал гостеприимный жест рукой и указал на стул:

— Присаживайтесь, господин Турецкий.

Александр Борисович сел. Садчиков слегка прищурился:

— Ничего, что я ем? В кафе обедать не люблю, там шумно и воняет кухней.

Турецкий пожал плечами — дескать, как вам угодно.

— По телефону вы сказали, что работаете в Генпрокуратуре, — продолжил Садчиков. — Можно уточнить вашу должность?

— Старший помощник генпрокурора, государственный советник юстиции третьего класса, — представился Турецкий.

— Звонко, — одобрил Садчиков. — А что вы в Питере забыли, господин советник? Не в гости же ко мне приехали?

— Выходит, что в гости, — усмехнулся Александр Борисович, с усмешкой глянул на тарелку с пловом и графинчик с водкой.

— Что ж, милости просим! Только обычно, перед тем как приехать в гости, меня об этом предупреждают. Ну да ладно. Мы, питерцы, народ гостеприимный. Раз пришел в гости — садись и пей. Брашной, как говорится, не обнесем. — Он взял в руки графин. — Выпьете со мной, Александр Борисович?

— Нет.

— Не пьете, что ли?

— На работе — нет.

— Ага, так значит все-таки на работе. А я, дурак, подумал, что вы и в самом деле по чистому зову души ко мне приехали. — Садчиков плеснул себе в стакан водки. Поставил графин, выдохнул через плечо и залпом опрокинул водку в рот. Поморщился, по-мужицки занюхал водку рукавом и снова посмотрел на Турецкого: — Так что у вас за работа, Александр Борисович? Зачем вы ко мне пришли?

— Я приехал в Питер, чтобы остановить бойню, которую развязали в городе подростки-скинхеды.

Лицо Садчикова стало грустным. Он кивнул:

— Да, я что-то слышал об этом. И мне это тоже не нравится. Но увы — не всегда все зависит от наших желаний.

Он снова взялся за плов.

— Курить тут у вас можно? — спросил Турецкий.

— А на здоровье, — махнул вилкой Садчиков.

Александр Борисович закурил. Посмотрел, как Садчиков уплетает плов, и сказал, сухо сощурившись:

— Похоже, вы не совсем понимаете, с кем имеете дело.

— Отчего же? Вы представились. Как вас там… Советник и все такое.

— Похоже, вы и впрямь думаете, что мой приход к вам — простая формальность.

— А разве нет?

Турецкий покачал головой:

— Нет. Я понял, что не очень интересен вам, а вот вы, Кирилл Антонович, напротив, очень меня интересуете.

Садчиков усмехнулся:

— Ну хоть кого-то я интересую. Приятно слышать. Позвольте спросить, а какого рода у вас ко мне интерес?

— А какого рода интерес бывает у Генпрокуратуры? — ответил Турецкий вопросом на вопрос.

Садчиков оторвался от плова и изобразил на лице удивление:

— Вы что, в чем-то меня подозреваете?

— Да, я вас подозреваю. Я, собственно, и пришел лишь затем, чтобы сказать: если ваши бритоголовые не угомонятся, я всерьез займусь вашей персоной. И тогда вам мало не покажется.

— Бритоголовые? — Садчиков наконец отодвинул тарелку, вытер рот и руки салфеткой и швырнул ее в урну. Холодно посмотрел на Турецкого. — Любезный, вы обознались. При чем здесь я? Я занимаюсь политикой, а не разбоем. Вы, вообще, видели табличку на двери нашего офиса? Если мне не изменяет память, на ней написано: «Партия «Союз славян». Там не написано: «Союз бритоголовых славян». А может, вы вообще перепутали мой офис с парикмахерской? Тогда я укажу вам правильную дорогу!

Лицо Садчикова было спокойным, однако щеки и лоб «вождя» слегка побагровели, а шрам на лбу, напротив, стал белым, словно его нарисовали мелом.

— Бритоголовые, а по сути фашисты… — начал Турецкий, но Садчиков не дал ему договорить.

— Какого черта вы мне тут толкуете о фашизме? — гневно воскликнул он. — Мой дед прошел всю войну и дошел до самого Берлина! А ты приходишь ко мне в офис и называешь меня фашистом! Да я вот этими вот руками вышвырну тебя за дверь! И не посмотрю на то, что ты советник юстиции!

Турецкий уставился на Садчикова в упор. Тот встретил взгляд «важняка» прямо и взгляда Не отвел. Несколько секунд продолжалась эта молчаливая дуэль. Затем Турецкий с ледяным спокойствием произнес:

— Кончайте рисоваться, Садчиков. Я не журналист и не ваш политический соперник. Я представляю здесь закон. И мне плевать на ваши пафосные разглагольствования. Я знаю, что бритоголовые парни из организации «Россия для русских» подчиняются вам. Вы их спонсируете. И вы отдаете им приказы.

— У вас есть доказательства? — поинтересовался Садчиков.

— У меня нет доказательств. И мне они пока не нужны. Я не за этим приехал в Питер. Я уже сказал: я хочу прекратить бойню. Это моя первая и главная цель. Но если убийства и избиения будут продолжаться, я займусь вашей партией вплотную. И клянусь: мало вам не покажется.

— Ой ли? — небрежно проговорил Садчиков.

Турецкий сдвинул брови:

— Знаете, какое у меня прозвище в генпрокуратуре? — спокойно спросил он.

— Ну и какое?

— Никакого. А знаете почему?

— Почему?

— Потому что я безупречен. Наведите обо мне справки. Я всегда довожу начатые дела до суда. В общем, так. Повторяю еще раз для тех, у кого проблемы со слухом. Если убийства и избиения будут продолжаться, пеняйте на себя. Я натравлю на вас ОМОН, «Вымпел» и все, что только можно натравить. Я прикажу проводить обыски у вас в офисах по два раза в день. А ваши фотографии появятся в питерских и столичных газетах с подзаголовком: «Оборотни в российской политике». У меня хватит на это и полномочий, и связей.

— Звучит как угроза, — заметил Садчиков.

— Это и есть угроза, — холодно сказал Турецкий. — Я редко угрожаю, но если делаю это — отвечаю за каждое свое слово.

Садчиков откинулся на спинку кресла и задумался. Пауза длилась не меньше минуты. Наконец он мрачно проговорил:

— Честно говоря, я не понимаю, почему вы угрожаете именно мне. Однако, со своей стороны, должен заверить: я сделаю все, чтобы в городе наступил порядок. У меня тоже есть для этого и связи, и возможности.

— Значит, мы друг друга поняли, — сказал Турецкий. Он поискал глазами пепельницу, однако не нашел и воткнул окурок в тарелку с остатками плова. — Я ухожу успокоенным. Но я буду спокоен только до первого трупа.

— Искренне надеюсь, что этот труп будет не вашим, — сказал Садчиков.

— Что? — прищурился Турецкий. — Что вы сказали?

— Я сказал, что обычно такие, как вы, долго не живут. Это не угроза, а констатация факта. Не принимайте ее близко к сердцу.