Было решено подписать пакт о ненападении между Германией и Советской Россией, но Сталин высказался против фразы о германо-русской дружбе. Он заявил, что советское правительство не может внезапно опубликовать договор о германо-русской дружбе после того, как министр иностранных дел национал-социалистов в течение шести лет «поливал их ушатами грязи». Необходимо было придумать другую формулировку.

Помимо пакта о ненападении, некоторое время обсуждался особый секретный документ, который, насколько я помню, назывался «секретным протоколом» или «дополнительным секретным протоколом». В нем обозначались сферы влияния на европейских территориях, расположенных между двумя нашими странами. Не помню, употреблялось ли выражение «сферы интересов» или нет. В этом документе указывалось, что Германия не имеет никаких интересов в Латвии, Эстонии и Финляндии, но считает частью своей «сферы интересов» Литву. Одновременно Германия проявила интерес, не политического характера, к незамерзающим портам Балтийского моря. Это, конечно, было неприемлемо для России. Очевидно, Риббентроп действовал по приказу Гитлера, поскольку заранее заказал телефонный разговор с ним, и звонок раздался как раз в это время. Риббентропу было приказано принять советские условия.

Была установлена демаркационая линия для Польши. Я не помню, была ли она отмечена на карте или описана словами в документе. По поводу Польши было решено, что обе страны окончательно решат все вопросы, касающиеся этой страны, на последнем заседании. Что касается Балкан, то было решено, что Германия должна ограничиться здесь чисто экономическими интересами.

Пакт о ненападении и секретный протокол были подписаны поздно ночью.

Примерно через месяц после переговоров о втором германо-советском политическом договоре в вышеупомянутый документ были внесены изменения, в соответствии с предложением, переданным в Берлин советским правительством ранее. Литва больше не входила в «немецкую сферу интересов», за исключением литовского «лоскута», прилегающего к Восточной Пруссии. В ответ на это демаркационная линия в Польше была отодвинута на восток (примерно на линию Керзона, в основном соответствуя границе между землями, населенными поляками к западу от разграничительной линии, и украинскими и белорусскими землями, захваченными Польшей в 1920 г. – Ред.).

Во время последующих переговоров, проведенных по дипломатическим каналам в конце 1940-го или в начале 1941 года, немцам пришлось отказаться и от этого литовского «лоскута».

В этом документе нашли свое четкое отражение политические цели Сталина и Гитлера. Оба диктатора подписали секретный пакт для того, чтобы разделить небольшие страны между собой».

Зейдл прекрасно понимал, почему этот документ попал в его руки. Его решили сделать послушным орудием в чужих руках. Поскольку к процессу в Нюрнберге было приковано внимание всей мировой прессы, он представит этот документ в таких условиях, которые сразу же обеспечат ему известность во всем мире. Но Зейдл не возражал против этого. Его главной заботой была защита своего клиента. И он готов был представить любой документ, который помог бы оправдать Гесса.

22 марта 1946 года он произнес речь в защиту Рудольфа Гесса. Доктор Зейдл сказал:

– Подзащитный Гесс утверждает, что в юрисдикцию трибунала должны входить только военные преступления. Однако он признает свою полную ответственность за все указы и постановления, под которыми он подписался. Он признает также свою ответственность за все приказы и директивы, которые он подписывал в качестве заместителя фюрера и рейхсминистра. Однако он не собирается защищать себя от обвинений, которые касаются внутренних дел Германии как суверенного государства.

В этом месте Рудольф Гесс вскочил на ноги и закричал:

– Я не хочу, чтобы меня защищали! Я принимаю ответственность за все, что я сделал!

Доктор Зейдл спокойно дождался, когда его клиент сядет на место, а затем продолжил:

– Это относится, среди других вещей, и к мотивам, которые заставили Рудольфа Гесса улететь в Англию и объясняют, почему он это сделал.

Затем доктор Зейдл представил суду все документы, касающиеся полета Гесса в Англию, желая доказать, что Гесс принял решение об этом еще в июне 1940 года, то есть за одиннадцать месяцев до самого полета. В то время у Гитлера еще и в мыслях не было нападать на Россию (Гитлер всегда считал, что жизненное пространство для Германии – на Востоке. А с 21 июля 1940 г. по приказу Гитлера началась разработка плана «Барбаросса» – плана нападения на СССР. – Ред.). Доктор Зейдл хотел показать, что поступок Гесса был вызван лишь простым человеческим желанием положить конец войне, что он никогда не совершал преступлений против мира и не участвовал в развязывании захватнических войн.

Пока доктор Зейдл выступал с речью, заместитель фюрера читал книгу, не обращая никакого внимания на происходящее. Доктор Зейдл одобрял его поведение. Он думал, что именно оно, больше чем что-либо другое, сумеет убедить суд, что Гесс находится не в том психическом состоянии, в котором можно выдержать судебный процесс. Это было также выражением искренней убежденности Гесса в том, что трибунал не имеет никакого права судить внутреннюю политику Германии.

30 марта 1946 года доктор Зейдл взорвал свою бомбу, подвергнув Риббентропа перекрестному допросу по поводу секретного германо-советского соглашения 1939 года. Риббентроп крайне неохотно признал существование такого соглашения. Он добавил:

– В случае начала войны эти зоны должны были быть оккупированы Германией и Россией. В то время я слышал, как Сталин и Гитлер выражали мнение, что Польша и другие территории, обозначенные в этом договоре, относятся к землям, которые обе стороны ранее потеряли в результате неудачной войны.

Пораженные судьи поспешно прервали перекрестный допрос.

Трибунал, вероятно, больше всего заботили вопросы законности, и его члены, скорее всего, не поняли, что существование секретного соглашения позволяет оправдать Гесса. Доктор Зейдл долго пытался убедить их в этом. Он добавил, что, если суд не позволит огласить секретные пункты советско-германского пакта, он потребует, чтобы в качестве свидетеля перед трибуналом предстал советский министр иностранных дел Молотов. Он заявил, что по крайней мере одна из стран-обвинительниц принимала участие в тайных договоренностях, которые привели к началу Второй мировой войны.

Тогда свидетелем выступил барон Вайцзеккер, бывший государственный секретарь немецкого министерства иностранных дел. Доктор Зейдл показал ему копию секретного соглашения Сталина и Гитлера и сказал:

– Этот документ передал мне офицер одной из союзнических армий. Как вы думаете, это действительно копия документа, который вы видели ранее?

Но тут вскочил советский обвинитель Роман Руденко. Возможно, он не знал о существовании подобного соглашения, но как юрист обладал огромным опытом и понимал, что эту улику необходимо скрыть. Свои возражения он закончил следующими словами:

– Суд расследует дела главных военных преступников, а не иностранную политику союзников. Этот анонимный документ… не играет никакой роли в данном деле.