Но Марк уже не слышал его: он медленно, как зачарованный, двигался к девушке.

Стефан знал, что чувствовал Марк в тот момент: только тепло. Видит его, ощущает его запах и, кажется, даже вкус, когда касается обжигающим языком своих десен. Стефан не одно десятилетие потратил на то, чтобы принимать тепло за вино, а добывание его – за игру. И теперь, глядя на Марка, мир которого внезапно приобрел кроваво-оранжевый цвет, даже немного завидовал ему. Такая сильная жажда – прекрасна. Она сильнее разума, она превращает тебя в высшее существо. Когда хочется тепла так сильно, тебе безразличны все предосторожности, законы и табу. Как же это прекрасно – быть готовым умереть ради единственного глотка! Потом готовность умереть ради чего-то посетила Стефана только один раз: когда он увидел Илону, пронизанную прутьями ограды.

Стефан тряхнул головой и сосредоточился на том, что происходило в холле.

Марк приближался к девушке. Теперь он напоминал огромную гибкую кошку. Его движения стали плавными, холод – неугасимым. Клара вжалась в стул и бросила затравленный взгляд на Стефана. Он дружелюбно похлопал ее по плечу.

Очень медленно, словно сопротивляясь притяжению, Марк подошел к девушке, склонился к ее шее – и в следующее мгновение припал к ней губами так стремительно и сильно, что Клара вскрикнула. Тогда он схватил ее за плечи. Сначала девушка терпела боль, потом, застонав, вцепилась ногтями в спину Марка, но он даже не заметил этого.

– Достаточно! – Стефан попытался оттащить неумеху от жертвы, но молодой семаргл рвался к теплу. Он стал заметно сильнее, и, чтобы не убить кормушку друга, Стефану пришлось выволочь Марка на улицу. Прошло не меньше четверти часа, прежде чем Марк перестал вырываться, его мышцы расслабились, в глазах появилась осмысленность. Тогда Стефан швырнул его на газон.

Марк, растирая шею, откашлялся.

– Ну что, понравилось? – спросил Стефан.

– Отвратительно… – прохрипел Марк.

– Ничего, привыкнешь. Добро пожаловать в мир семарглов.

* * *

На следующие четыре дня Стефан запер Марка у себя в подвале, потому что по себе знал: в начале, когда холод едва щекочет десны, наваливаются воспоминания о самых вкусных, самых сочных трапезах. А для Марка, несомненно, таковой стала последняя.

Стефан хотел, чтобы жажда тепла начала доставлять Марку легкое удовольствие, как жажда вина во время сытного обеда, которую вот-вот удовлетворят. Чтобы каждая клеточка Марка наполнилась воспоминаниями о том блаженстве, которое тот испытал, поглощая тепло Клары. И четырех дней для этого было достаточно.

Пока Марк переживал практическую часть обучения, Стефан снабжал его теорией. Два раза в день он спускался в подвал, садился на стул напротив решетчатой двери и рассказывал все, что знал об устройстве своего мира, начиная от собственного опыта и кончая слухами и древними легендами.

Он объяснил, что сообщество семарглов во многом похоже на человеческое. Среди семарглов также есть бедные и богатые, руководители и исполнители, хищники и жертвы. Есть семарглы-маньяки. Например, Парикмахер, который стрижет своих жертв, прежде чем выпить их тепло. Есть семарглы-санитары, тоже своего рода маньяки, которые охотятся на других семарглов: стариков и детей.

Есть семарглы-странники. Вот этим тварям, действительно, лучше не попадаться на пути. Они живут небольшими колониями, не засиживаются на одном месте, носят одежду своей эпохи. Странники охотятся только ночью, при свете луны. Медленно, как туман, наползают на деревню, заходят в каждый дом и убивают всех – до единого.

– По сравнению с ними я – херувим, – заключил Стефан.

Марк, измученный ненавистью к своему надзирателю и самому себе, молчал – но слушал. А под конец третьего дня задал свой первый вопрос.

В тот раз Стефан рассказывал о внушении, точнее, о воздействии, в результате которого человек не теряет самоконтроль полностью, но начинает испытывать к семарглу нечто вроде высшей степени доверия.

– Хочешь что-то внушить человеку, сначала внуши это самому себе, – рассказывал Стефан, прислонясь к кирпичной стене.

Сквозь маленькое окно под потолком пробивалась полоска лунного света, и Стефан отчетливо видел застывшее лицо Марка, лежащего на полу в дальнем углу подвала. Живое существо в нем выдавало лишь дыхание.

– Если хочешь вызвать желание, – учил его Стефан, – возжелай сам, спокойствие – стань безмятежным, повиновение – будь готов стать тираном. Повторяю: тебе не нужно это испытывать, тебе нужно заставить себя думать, что ты это испытываешь. Ты должен перевоплотиться, стать первоклассным актером.

И в этот момент Марк подошел к двери.

– Я воздействовал на Владу? – спросил он.

«Ну, конечно, – Влада, – подумал Стефан. – Что же еще могло заставить его заговорить?» Он колебался, сказать ли правду, слишком уж соблазняла возможность наказать Марка за его выходки, посеять мысль, будто бы его отношения с Владой – лишь результат неосознанного внушения. Но Стефан не стал этого делать.

– Влада – Искатель, это другое, – ответил он. – Ты можешь вызвать в ней сомнение, но не убедить ее. Она твоя только наполовину.

После этого ответа Марк уже не вернулся на свое место, а сел возле двери. Теперь лунный свет падал прямо ему на лицо, задумчивое и в то же время решительное. Эта внезапная перемена заставила Стефана засомневаться, так ли уж хорошо он изучил своего подопечного. Только Марк не оставил времени на размышления.

– Илона не была Искателем, – бесстрастно произнес он, но металлические прутья двери в его ладонях тихо скрипнули.

– Я каждую секунду хотел знать, что Илона чувствует на самом деле, воздействие мне бы только мешало. – Стефан подошел к двери вплотную. Происходи эта сцена три дня назад, Марк, наверняка, уже схватил бы его за горло. Но юный семаргл научился держать себя в руках. Способный. Хоть и строптивый. – Я воспользовался этой возможностью только однажды: когда пришел на похороны вашего отца. Илона была в ужасном состоянии, она не слышала меня, и я успокоил ее с помощью внушения. Причем это тоже получилось само собой: я просто почувствовал, что так нужно.

Стефан замолчал, и Марку вдруг показалось, что они поменялись местами. Теперь тюрьма находилась по другую сторону решетки.

– Чем сильнее чувство холода, тем слабее самоконтроль, и, как результат, способность воздействовать, – продолжил Стефан. – Если холод неимоверно сильный, ты становишься беспомощным, как человек. По крайней мере, в ту Невестину ночь у меня было именно так, – предупредил он следующий вопрос Марка.

Эта откровенность не уничтожила пропасть между семарглами, но словно соединила края хрупким подвесным мостиком. С того вечера монолог Стефана превратился в подобие диалога. Марк по-прежнему предпочитал отмалчиваться, но, почувствовав приближение Стефана, уже не скрывался в глубине подвала, а садился возле двери и внимательно слушал, иногда задавал вопросы. Он спросил, каким образом люди становятся кормушками, и Стефан рассказал ему историю Рыбака, журналиста, обреченного на смерть, потому что тот увидел и услышал больше, чем позволено обычному человеку. Ему предложили выбор: умереть или остаться в Огневке. Рыбак предпочел Огневку.