Разговор прервался приходом в кабинет следователя. К Могилевскому тут же вернулось рабочее состояние. Он уже забыл о разговоре со своим давним недоброжелателем. Теперь все его мысли сосредоточились на эксперименте.

— На что жалуетесь, арестованный? — нарочито официальным тоном обратился Могилевский к Чигиреву.

— Слабость, доктор, плохой аппетит, бессонница…

От Григория Моисеевича не укрылось, как внезапно побледнел «пациент», увидев следователя, и превратился в покорное, безропотное существо. Руки у него задрожали, и он спрятал их под стол. На лбу выступила испарина. Бедняга, видимо, решил, что сейчас его снова начнут бить.

— Ну с этими неприятностями мы постараемся справиться. Не будете ли возражать, если для начала сделаем вам небольшой укольчик?

— Людям в белых халатах я всецело доверяю.

— Вот и прекрасно. Будьте любезны, оголите левую руку…

Могилевский решительно отошел к окну, достал из портфеля пузырек с бесцветной, прозрачной жидкостью. Потом проткнул иглой резиновую пробку и наполнил шприц. Предназначавшаяся Чигиреву доза и концентрация токсина в растворе была не больше расчетно допустимой для эксперимента «на откровенность». Едва палец Могилевского нажал на поршень, как из иглы брызнула тонкая струйка. Следователь с некоторым страхом наблюдал за манипуляциями доктора, точно представлял себя на месте арестанта.

— Заключенный, подойдите ко мне и заверните левый рукав как можно выше. До самого плеча.

— Пожалуйте. — Чигирев доверчиво протянул специалисту из НКВД обнаженную до плеча руку.

Могилевский отработанным приемом резко воткнул иглу в вену, выпустил туда содержимое шприца.

Извините за неудобства. Придется немного посидеть в этом кресле.

Григорий Моисеевич показал Чигиреву на стоявшее в углу глубокое кожаное кресло с высокими подлокотниками. Худой, невысокого роста бывший секретарь парткома в нем почти утонул. Он прикрыл глаза и спустя минуту полностью отключился, потеряв сознание.

— Теперь наша задача не пропустить момент, когда пациент начнет просыпаться и приходить в себя. Это произойдет примерно через час. — Могилевский вытащил из кармана часы «Мозер» на серебряной цепочке, которые на день рождения подарил ему комендант Блохин, и положил на стол. — Тогда можем приступить к допросу заключенного.

— Мне, товарищ Могилевский, остается на правах гостеприимного хозяина кабинета предложить внести некоторое разнообразие в неожиданно возникшую паузу, — сказал следователь, доставая из шкафа две стопки и пару ломтиков хлеба.

— Не возражаю…

Собеседники выпили по рюмке. Следователь, лощеный, с тонкой ниткой усиков над верхней губой и запахом одеколона, смачно затянулся папироской, потом удобно устроился в кресле по соседству с находящимся в беспамятстве Чигиревым, а Могилевский остался сидеть за столом и тоже закурил.

К табаку он пристрастился недавно, с началом войны. Да и это было вынужденно, поскольку с самого начала руководства лабораторией он постоянно сталкивался с заядлыми курильщиками и ему волей-неволей приходилось дышать табачным дымом. Поэтому, когда он первый раз сам затянулся «беломориной», то даже не ощутил никакого головокружения или тошноты, как это случается с начинающими курильщиками. Его легкие были приучены к табачному дыму.

Так они сидели вдвоем, курили, неспешно обсуждая наиболее целесообразные постановочные вопросы, которые лучше всего задать вышедшему из забытья арестованному, время от времени поглядывали то на «пациента», то на часы.

Прошло минут пятьдесят. Наконец бывший профессор Чигирев пошевелился. Могилевский тут же резво вскочил на ноги, застыл на мгновение, потом подошел к нему и медленным четким голосом спросил:

— Как вы себя чувствуете, Чигирев?

— Сильно тянет на сон, — послышался невнятный ответ.

— Вы скоро поспите. А сейчас скажите, чем занимались в институте последнее время?

— И-и-исследованиями…

— Какими именно?

— Ги-ги-е-ни-чески-ми.

— Что вы замышляли против товарища Сталина? — вступил в допрос следователь.

— Замыш-ля-ли… Не пони-маю…

— Может, вы готовили яды, отравляющие вещества?

— Го-то-вили? Не знаю…

— Кто входил в вашу вредительскую контрреволюционную группу?

— Гру-п-па? Не пом-ню. Навер-ное, все…

После этих бессвязных слов Чигирев открыл глаза. Его взгляд вдруг стал вполне осмысленным. Не поворачивая головы, он искоса посмотрел на Могилевского.

— Я умираю, — прошептал он. — Внутри меня что-то жжет… там все горит, страшная боль… Вы меня отравили, я это понял, как доктор. И вас, бывший коллега, я вспомнил. Вы отомстили мне. Я больше ничего не знаю. Мне нечего вам больше сказать. Я не враг товарища Сталина. Не понимаю только, зачем надо было устраивать этот нелепый маскарад с переодеванием в белый халат… Разве вы доктор?

— Замолчите, — заорал на Чигирева следователь.

— Не мешайте ему. Пусть говорит. Разве вы не замечаете, что у него снизился порог сдержанности.

— Меня что-то душит изнутри, — жаловался Чигирев. — Вы ведь отравили меня… Преступники вы, а не я. Вы обыкновенные убийцы, — прохрипел он.

— Замолчите!

С этими словами следователь со всего размаха ударил Чигирева. Тот упал на пол. Но взгляд его по-прежнему был обращен на Могилевского. Собрав последние силы, бывший секретарь парткома прошептал:

— Да здравствует товарищ Сталин и наша родная коммунистическая партия…

— Не ори, паскуда!

Сотрудник НКВД набросился на корчившегося в предсмертных судорогах, маленького человечка. Могилевский попытался было его остановить, но следователь бесцеремонно отшвырнул Григория Моисеевича в сторону. На заключенного обрушились тяжелые удары разъяренного истязателя. Но боли тот уже не чувствовал — его сердце остановилось навсегда. Все было кончено. Яд сделал свое дело.

Появившийся в дверях ассистент Хилов немало удивился столь неожиданному и быстрому завершению эксперимента.

— Почему этот мужик так быстро умер? — недоуменно спросил он своего начальника. — Я готовил препарат строго по рецепту, с расчетом на его малый вес, на истощенность…

— Слабак, вот и отдал концы, — коротко и ясно ответил Могилевский. — Не понимаю, чего тут странного? Первый раз, что ли?

— Но ведь мы планировали для него небольшую дозу, и он должен был бы прожить по крайней мере еще суток трое…

— Значит, для этого доходяги и небольшой дозы оказалось вполне достаточно, чтобы отправиться на тот свет. Да хватит о нем, — раздраженно бросил Могилевский. — Продолжим эксперименты на других «птичках». Посмотрим, как будет действовать этот же препарат на тех, кто покрупнее и покрепче здоровьем. Надеюсь, они окажутся более живучими.