Страх подступает к моему горлу.

— Что это значит?

Габриэль впивается зубами в свою тонкую нижнюю губу.

— Нам пришлось… нам пришлось…

Сиб хмурится.

— Вам пришлось?..

— Мне жаль, Фэллон, — бормочет он. — Он хромал. У нас не было выбора.

Моё горло начинает гореть.

— Ты хочешь сказать…

Я сглатываю, чтобы уменьшить жар, но он ещё сильнее охватывает моё горло.

— Ты хочешь сказать, что вы его умертвили?

Габриэль опускает взгляд на ковёр из белых и зелёных мраморных плиток у меня за спиной.

— У него была сломана нога.

Мои веки начинают гореть, а тело сотрясает дрожь.

— Вы могли бы отвести его к лекарю! Или к земляному фейри, который разбирается в примочках.

Габриэль вздрагивает.

— Он не мог идти.

Горячее и частое дыхание коричневой лошади согревает мои ледяные пальцы.

— И что теперь? Эта лошадь должна стать для меня утешительным призом?

— Нет. Данте хотел, чтобы я сказал тебе, что мы отпустили Ропота в горы, и, хотя мы действительно отпустили его душу на волю…

— Хотя у животных нет души, — фыркает солдат, которого я уже готова столкнуть в ближайший канал.

— Довольно! — щёки Габриэля вспыхивают от раздражения. — Я не хотел тебе врать, Фэллон. Мне кажется это неправильным. Я привёл эту кобылу, потому что она стала непригодна для армейской службы, и Таво приказал её умертвить. Я подумал…

Он проводит рукой по своим длинным распущенным волосам, в которых образовалось несколько колтунов.

— Может быть, я ошибся, но я подумал, что она может тебе понравиться. И что ты можешь понравиться ей.

Он сглатывает.

— Ну, потому что… потому что…

Я знаю, почему. Потому что я шаббианка.

Таво поднимается на самый верх списка ненавистных мне фейри, точно пенка на кипящем молоке.

— Уберите эти лианы с моей лошади, — приказываю я солдату.

Габриэль испускает глубокий вздох, и, хотя он выглядит пришибленным, ему удается выдавить из себя улыбку.

А вот солдат не улыбается. С сердитым лицом он отзывает свою магию.

— Тебе лучше взять её за поводья, Заклинательница змеев, иначе мне придётся снова заарканить эту чёртову тварь.

— Ещё раз заарканишь мою лошадь, я заарканю тебя. И привяжу к змею.

Я говорю это таким милым голосом, что остроухому фейри требуется секунда, чтобы понять, что я ему угрожаю.

Как только это происходит, ноздри его узкого носа начинают раздуваться так же сильно, как у лошади, которая танцует на одном месте, всё ещё взволнованная присутствием своего двуногого мучителя.

— Капитан, вы не можете спустить ей с рук то, что она угрожала чистокровному фейри и солдату?

Габриэль пристально глядит на меня.

— Если ты хочешь наказать ворона, находящегося под защитой Рибава, ради Бога, Пьетро. Попытай счастья, а я предпочту остаться с головой на плечах.

К моему удовольствию, солдат-фейри становится таким же бледным, как луна, которая освещает его лицо.

— Спасибо, Габриэль. Я запомню твою доброту и прослежу за тем, чтобы об этом услышал Лор.

Я снова разворачиваюсь к солдату.

— А для тебя я готова устроить заезд на змее в любое время.

Я подкрепляю свою угрозу улыбкой, после чего завожу лошадь в огромную медную дверь и веду её по коридору в сторону гостиной.

— Эм, дорогая, я не думаю, что нам стоит держать лошадь в доме.

— Мы не будем её здесь держать.

Я раздвигаю вечно задёрнутые шторы, после чего отпираю стеклянную дверь, которая ведёт в сад, и тяну за веревку, привязанную к кобыле.

Она пятится назад и опрокидывает банкетку у рояля. Громкий стук заставляет её рвануть вперёд, и она врезается в дверную раму.

— Тише, девочка, — бормочу я, не сводя глаз с её жуткой глазницы.

Я жду, когда она успокоиться, после чего веду её на темно-зелёную террасу в сторону строения, напоминающего храм фейри в миниатюре. Я подхожу ближе и понимаю, что это действительно место поклонения с колоннами, алтарём и куполом, расписанным фресками с изображением люсинских богов.

Птолемей был таким набожным… Очень жаль, что религия не смогла исправить его характер.

Дойдя до расписанного портика, я снимаю с кобылы веревку, и хотя она нервно цокает копытами по камню, она позволяет мне обойти её. Я замечаю у неё на крупе клеймо, а на шее кровоточащую рану, от вида которой я сжимаю зубы.

— Мне жаль насчёт коня, Фэллон.

Ифа стоит рядом со мной и осматривает тёмное небо в поисках угрозы.

Интересно, она имеет в виду Ропота или это бедное животное? Вероятно, обоих.

Мне хочется разбудить Катриону и спросить её, не умеет ли она делать лечебные примочки, но обладание магией Земли не делает тебя лекарем, особенно если твои уши не закругленные. Бабушка была не только чистокровной фейри, но рассказывала мне о том, что ей понадобились десятилетия на то, чтобы начать разбираться в растениях и научиться варить из них зелья.

Кобыла дёргает ушами, когда я возвращаюсь к её морде. Я почти прошу Сиб позвать лекаря, но вспоминаю о своей серёжке. Я не знаю, действует ли кристалл на животных, но попытаться стоит. Я тру янтарь между своими пальцами, собирая на них мазь, после чего хватаю верёвку, чтобы лошадь не ускакала прочь, и легко касаюсь её раны.

Животное сжимается и вскидывает голову, но я крепко её держу и начинаю утешать, тихонько извиняясь.

И тут же прямо на моих глазах — весьма ошарашенных глазах — плоть кобылы зарастает. Лошадь всё ещё танцует на месте, но она, должно быть, почувствовала, что я не желаю ей зла, потому что её голова становится абсолютно неподвижной.

— Как же нам тебя назвать? — шепчу я.

— Может, Арина?

Сиб кивает на шкуру лошади.

— Очень подходит к её кукурузному цвету.

Лошадь начинает пыхтеть.

— У нас теперь есть лошадь? — голос Антони пугает кобылу, и верёвка ранит мою ладонь, когда она отпрыгивает назад.

Морской капитан стоит, скрестив руки, у двери, которую мы оставили открытой. Его каштановые волосы растрёпаны, подбородок и одежда перепачканы грязью.

— У нас есть лошадь, — говорю я с улыбкой.

Мне понравилось, что он использовал местоимение «мы». Кобыла никогда не заменит Ропота — никакое существо нельзя заменить — но я уже полюбила её всем сердцем.

— Её зовут Арина! — кричит Сиб в ответ. — Кстати о кукурузе. Нам, наверное, стоит её покормить. Пойду поищу для неё еды в кладовке.

Когда она забегает обратно в дом, такая радостная, как будто сейчас утро Йоля, Антони подходит ближе и останавливается только тогда, когда его рука касается моей.

— Как так вышло, что мы стали обладателями этого одноглазого существа?

Я начинаю скрипеть зубами, мои