Первый раз в жизни я о чем-то попросил отца. Я был в отчаянном положении. Мне было страшно. Это было кошмарное место. А отец сказал: «Пошел на хуй! Сдохни там, тебе там самое место!», — и повесил трубку. Так я оказался в суде, и мне дали три месяца, потому что у меня с собой было оружие. Остальных ребят отпустили, потому что за ними приехали родители.

Мне было пятнадцать, и я сидел в тюрьме. Точнее, это была не тюрьма, а КПЗ. Там было всего десять маленьких камер, днем их все открывали и нас собирали в одной большой комнате. Я отсидел три месяца, и меня выпустили.

Мне некуда было податься, так что мой поход в Калифорнию и тюремные приключения закончились тем, что я вернулся в Квинс и опять стал жить с мамой.

Жил в Квинсе один парень, Джон Каммингс, больше известный как Джонни Рамон. Он жил напротив нас и всегда хорошо ко мне относился.

Он работал в химчистке, и я периодически видел, как он разносит вещи. Он казался мне очень крутым, потому что одевался, как хотел, даже во время работы. У него были длинные, до пояса, волосы, пятнистая бандана, ливайсовская куртка и дешевые кеды. Так что чем-то мы были похожи. Я его толком не знал, но однажды мы встретились на подходе к моему дому — я, Томми, Джоуи и Джонни жили недалеко друг от друга, в хороших больших домах в Форест-Хилс — и мы с Джонни поговорили и выяснили, что нам обоим нравятся Stooges.

Я не поверил своим ушам, потому что в то время никому не нравились Stooges. Я вырос в Германии, и мне не нравились Штаты. Это была странная страна. Вокруг какая-то кошмарная музыка. В ранние семидесятые рок-н-ролл определяли такие группы, как America и Yes — и я его ненавидел. Как раз в то время я начал проникаться New York Dolls.

Потом я познакомился со Stooges, все здорово сложилось, и Stooges стали моей любимой группой. Я бы отдал что угодно, чтобы сходить на их концерт, но они приезжали в Нью-Йорк примерно раз в девять месяцев. И каждый раз, когда они играли в Нью-Йорке, я ходил их слушать.

Микки Ли: Джонни Рамон хорошо ко мне относился. Он кололся наркотой, но никогда не пытался затянуть меня в это дело. Тогда его еще звали Джон Каммингс, и я считал его крутым. Он носил мотоциклетную куртку. Черную кожаную куртку. Когда я только начал тусоваться вместе с ним, он очень хорошо ко мне относился. Не знаю почему. Чем-то я ему нравился. Может быть, он просто знал, что я умею играть на гитаре.

Но Джонни не испытывал ни малейшего желания знакомиться с моим братом, Джоуи Рамоном. Джоуи называл себя Джефф Старшип и тусовался с какими-то странными людьми из Виллидж. Тогда брат был настоящим хиппи. Он ходил босой, он поехал в Сан-Франциско и тусовался там с настоящими хиппи. Вот почему Джонни не хотел с ним знакомиться. Джоуи был обычным стремным хиппи. А Джон ненавидел хипов.

Ди Ди Рамон: Мне приходилось тусоваться с разными ребятами, потому что с каждым я употреблял его наркотик. С Джоуи я затусовался, потому что он любил выпить. Но Джоуи не дружил с наркотиками. Он пробовал, но ничего хорошего они ему не дали. Он приходил в дикое возбуждение. Однажды я видел, как он покурил травы, упал на пол и забился в конвульсиях, свернувшись калачиком, с криками: «Кровь кипит! Бьет ключом!»

Джоуи Рамон: Я толком не нюхал клей или «Карбону». Техника бумажных пакетов прошла мимо меня. Ну, не совсем мимо, но я никогда не увлекался этим так, как Джонни и Ди Ди.

Они часто поднимались на крышу, нюхали «Карбону», нюхали клей и дурь. Ощущения от этого были очень странные, эдакое «Бзззз, бзззз, бзззз».

Ди Ди Рамон: Я не только курил хорошую траву, но еще и начал нюхать клей. Клей, туинал и секонал. Приколись, ты не можешь вынуть голову из пакета. Мы травились вместе с Эггом, моим другом, потому что Эгг был тот еще тип. Он не употреблял дурь, траву, кислоту, ему нравилось нюхать «Карбону» (это моющая жидкость) и клей. Обнюхавшись клея, мы начинали названивать по телефону.

Были такие номера, туда звонишь, и в трубке раздаются странные гудки. Мы звонили, звучало «Бип-бип-бип-бип-бип», и мы втыкали на эти звуки часами. Потом еще нюхали клей. Если у нас не было клея, Эгг шел в супермаркет, приносил оттуда пару баллонов со взбитыми сливками и мы нюхали газ оттуда. Все что угодно, чтобы забалдеть — лекарство от кашля, клей, туинал, секонал.

Но Джоуи предпочитал алкоголь. Я не знал больше никого, кто любил бы выпить. Мы брали пару бутылок «Бунс Фарм» или «Гало», садились у подъезда и пили весь день.

Джоуи сказал, что раньше он был водителем «скорой помощи». У него были права, но дошло до того, что он не мог прийти в себя настолько, чтобы открыть дверь гаража, завести машину и выехать до того, как дверь закрылась. Если честно, он и водить уже не мог. Если еще честнее, я тоже не мог.

Микки Ли: Джоуи так достал маму, что она запретила ему у нас появляться. У нее была собственная картинная галерея под названием «Сад искусства». Джоуи прожил там какое-то время. Когда мать уезжала на выходные, я пускал его пожить без спроса.

Мне было стыдно перед ним. Думаю, мать считала, что она кругом права. У нее был мужик, Фил, который потом стал психологом. Коротышка с бородой, похожий на Фрейда. Это Фил предложил Джоуи покинуть родительский дом, потому что тому уже было чуть за двадцать, но он ничем не занимался и непохоже было, чтобы он собирался чем-нибудь заниматься.

Джоуи Рамон: Я просто сидел с Ди Ди на углу бульвара Квинс, квасил и цеплялся к прохожим. К тому моменту меня уже вышвырнули из дома. Мать сказала, мол, это все для моего же блага.

И я переехал в мамину картинную галерею. Мне приходилось баррикадироваться там, чтобы мусора меня не загребли. Они проходили мимо, я видел их фонари и слышал радиопереговоры, и они долбили в двери, как будто считали меня вором. Это был напряжный момент. Меня все время мучили фантазии на тему, как они меня достанут. Так что я заваливал проходы картинами и ложился спать на полу. У меня был спальник, подушка и одеяло. Днем я там же работал. Вечерами я отвисал в «Ковентри», большом рок-н-ролльном клубе в Квинсе. Однажды я встретил там Ди Ди Рамона и привел его ночевать в галерею.

Ди Ди Рамон: Я жил где попало, но домом считал картинную галерею на бульваре Квинс. Ни мебели, ничего. Просто магазин картин, и мы спали на полу на складе.

Джоуи тогда рисовал. Он мог порезать морковь, салат, турнепс и клубнику, смешать все и этим рисовать. Его картины были очень хороши. Потом он начал записывать на кассеты разные звуки. Однажды он пришел в квартиру матери на двенадцатом этаже. Была гроза, и он вытащил микрофон от кассетника на балкон, чтобы записать звуки грозы. В микрофон ударила молния и спалила все на хрен.

Иногда он просил меня прийти и постучать баскетбольным мячом с полчасика. Он все это записывал. А потом весь вечер тупо слушал запись.

Я знаю, что Джоуи лежал в психбольнице. Я считал его умным, потому что многие, кто туда попал, не вернулись. А Джоуи сумел вырваться обратно, на улицу. И еще у него были подружки, с которыми он познакомился в дурке. Так прямо и говорил: «Я познакомился с ней в дурдоме».