Стряхнув пыль с верхнего листа, присматриваюсь к цифрам и словам.

Вроде бы ничего особенного, ксерокопия какого-то справочника. Только почему-то вверху указан адрес моей мамы.

— То, в чем ты ошиблась. — Хаванский скрещивает руки на груди и смотрит на меня как на убогую.

— Марк искал... меня?..

— Я не знаю сколько. Этот ненормальный мало кому рассказывал, чем занимается. Не месяц и не два точно.

— Он искал меня рядом с мамой?

Я листаю страницы. На них чужие женские имена и незнакомые фамилии. Но все города недалеко от родного дома, а даты регистрации и даты рождения почти точь-в-точь совпадают с датами моего переезда и рождения.

— Насколько я знаю, Марк просил следователя отправить тебя поближе к родне. Чтобы рядом был хоть кто-то близкий.

— И тот не сказал ему про Москву?

В голове не укладывается. Все эти годы я прекрасно понимала, откуда у следователя взялась гора налички, и свято верила, что он работает на Марка.

— После суда над Роговым не осталось больше никаких договоренностей со следствием. Твой Шаталов выпал из обоймы. Никто не захотел рисковать погонами и разглашать конфиденциальную информацию. Никакие деньги не помогли.

— И он искал вслепую?

— Я ж говорил... — Словно потерял ко мне всякий интерес, Хаванский разворачивается и уходит. — Псих!

***

Даже у самых безобидных лекарств есть максимальная дозировка. С эмоциями, наверное, так же. После того как побывала в спальне Марка, мне уже ничего не хочется. Перед глазами, как на карусели, кружатся фотографии: море крови, любимое лицо и искореженная машина. Руки дрожат. Никак не удается избавиться от озноба.

Полчаса я пытаюсь согреться под горячими струями в душе. Потом кутаюсь на кровати в одеяло. Когда не помогает и это, выкручиваю батареи на максимум и надеваю носки.

Ненормальная ситуация. Либо простуда, либо что-то психическое. Будь я на работе или дома, измерила бы температуру. Пять минут, и вычеркнула бы хоть одну версию.

Однако я не на работе. Рядом нет никаких термометров, нет других докторов, а в кухне Марка давно нет аптечки. Вместо них лишь телефон. И когда становится совсем плохо, я решаюсь.

«Ты мне нужен», — путаясь в кнопках, набираю Марку СМС.

«Я знаю, что ты не бросал меня. Я была в твоей спальне», — пишу спустя минуту.

«Пожалуйста...» — Не знаю, о чем просить. Сообщение из одного слова смотрится дико, а добавить нечего.

Умом понимаю, что сейчас дела Шаталова гораздо важнее моих эмоций. Именно от Марка зависит жизнь Лены. Эгоистично — умолять бросить все и лететь ко мне.

Нельзя!

Глупость!

Но, когда спустя пять долгих минут телефон мигает входящим сообщением, мой озноб превращается в жар.

Глава 59. Оголенные провода

Чувства — как провода.

То их коротит, то они заставляют все вокруг светиться и двигаться.

За девять лет у нас с Марком были разные встречи. Иногда хотелось его убить, иногда — сбежать от него подальше. Иногда — прижаться и не отпускать.

Никакой стабильности!

Сегодня ее нет совсем. За пятнадцать минут ожидания я успеваю ощутить столько эмоций, что к моменту встречи не могу больше думать ни о чем. Услышав стук в окно, открываю его нараспашку и стараюсь не задохнуться от чувств.

— Впустишь?

Марк в том же костюме, в каком я отправляла его вчера в офис. Осунувшийся, с колючей щетиной и темными кругами под глазами.

Вполне реальный. Не галлюцинация и не призрак. Но несколько секунд медлю. Не могу поверить, что он рядом. Помню скупое «Еду» — самое короткое сообщение, которое я когда-либо получала. А все равно... скольжу взглядом по красивому лицу, пытаюсь убедить себя, что это не плод моего воображения. И проигрываю.

— Не хочу будить Глеба, а Хаванский без шума не впустит, — оглядываясь куда-то назад, произносит Марк.

— Вдруг я тоже буду шуметь? — Облизываю внезапно пересохшие губы.

Всего день порознь, а соскучилась, словно не виделись девять лет.

— Будешь. — Глаза Марка становятся такими же чёрными, как ночь за его спиной. — Обязательно.

Прошлая я фыркнула бы от такого обещания. Мужские клятвы стоили столько же, сколько мужская верность. А нынешняя я... будто девочка, одергиваю рукав пижамы и позволяю перемахнуть через подоконник.

— Тебя и на сутки нельзя оставить. — Закрыв окно, Марк тут же сбрасывает свой пиджак.

— Не нравится, найди себе другую, — на нервах я несу полный бред.

Сердце болит от его усталого вида. Губы саднит от потребности перецеловать всего — от новой морщинки на лбу до сбитых костяшек.

— Здоровья не хватит на еще одну такую. — Сильные руки стекают по моей спине к талии и вжимают в каменный пресс.

Обычное движение. «Я соскучился» — на нашем собственном языке жестов. Следом всегда шел поцелуй, а после — омут из движений, стонов и хрипов. Невозможно было противостоять сумасшествию. Меня клинило от аромата этого мужчины, его роскошного тела и одержимости во взгляде.

Сейчас привычные алгоритмы не работают. Вспомнив кровавые снимки, отступаю и заставляю Марка выпустить меня из объятий.

— Как ты выжил? — Пуговицу за пуговицей расстегиваю на нем рубашку. — Не смей врать! Я видела фотографии на твоем столе. С такими ранами лишь одна дорога. В морг.

— Я тоже хотел в морг. Но перед этим нужно было закончить кое-какие дела.

Шаталов внимательно следит за моими пальцами. Не мешает и не помогает.

— Дела?!

— Очень важные!

— Настолько важные, что ты перезнакомился со всеми девушками рядом с домом моей мамы? Целую область осилил!

— Это было не так приятно, как ты могла подумать. — На губах Марка мелькает тень улыбки.

— А ведь я поверила, что ты меня бросил. До сегодняшнего дня в это верила! — На миг останавливаюсь, делаю вдох. И распахиваю рубашку. — Чертов герой! Не сказал мне ни слова. Даже не попрощался.

Хочу ударить, но ладони замирают в миллиметре от его груди. Это какой-то новый вид гравитации — меня одновременно притягивает и не дает приблизиться.

— Лиз... От правды не всегда легче.

— Знаешь, что было самым страшным? — Я прикасаюсь к груди с такой осторожностью, на какую только способна. — Чувствовать себя никем. Считать, что была для тебя развлечением, экспериментом на месяц.

— Это не так. Совсем. — Будто ему больно от такой догадки, Марк