Затем, рассматривая портрет, она дала несколько указаний, что надо прибавить или уничтожить в нем. Мой свекор находился в тюрьме около двух часов, когда раздался стук в дверь. «Войдите», — сказала Шарлота. Дверь открылась, и показался палач, держащий в руках ножницы и красную рубашку. Лишь на мгновение ужас овладел Шарлоттой. «Как, уже?» — спросила она, бледнея. Но, тотчас же овладев собою, взяла ножницы из рук палача, отрезала длинную прядь своих волос и, обращаясь к свекру, сказала: «Милостивый государь, благодарю вас за то, что вы сделали для меня. В виде благодарности я могу вам предложить лишь эту прядь волос[233]. Примите ее на память от умирающей и позвольте мне просить вас сделать копию этого портрета для моей семьи и отослать ее ей». (Эта копия была сделана в уменьшенном виде и послана ее семье.) Затем она отправилась на эшафот, и свекор сопровождал ее. Волосы, которыми он чрезвычайно дорожил, к несчастью, потерялись во время переезда из Блуа в Париж, после его смерти. Я никогда не слыхала, чтобы кому бы то ни было была дана прядь этих волос. Мой муж знал бы об этом, и так как он был искренно огорчен этой потерей, то он, конечно, попросил бы то лицо, у которого они находились, возвратить их ему. Волосы Шарлотты были пепельного цвета. Мой муж часто их видел и держал в руках».

Итак, от рассказа де Монтейремара ничего не осталось; Гойер был в тюрьме Шарлотты и из собственных рук осужденной получил прядь волос, которой никогда ни с кем не делился и которую наследники его потеряли во время переезда. Прибавим, что портрет, написанный Гойером, действительно находится в Версальском музее. Эвдор Сулье в своем каталоге коллекций, хранителем которых он состоял, опубликовал об этой картине заметку, и в ней мы находим почти все подробности, которые соблаговолила рассказать мне госпожа Гойер.

И все же реликвия Шарлотты Корде существует. На выставке 1889 года на первом этаже отдела вольных искусств в секции антропологии находилась витрина, которой почти никто не интересовался — еще бы, там было столько более веселых предметов для осмотра! В этой витрине помещалось несколько человеческих скелетов, найденных в земле во время работ по прокладке фундамента Эйфелевой башни, на глубине 300 метров. Были ли это останки гугенотов, убитых в Варфоломеевскую ночь, чьи тела, унесенные Сеной, погребены в этом месте, или трупы людей, павших во время резни на Марсовом поле в 1791 году? Это неизвестно. Рядом с этими скелетами лежало несколько черепов, и на одном из них была маленькая надпись, гласившая:

Принц Ролан Бонапарт до сих пор не открыл, каким образом эта реликвия попала в его руки и какими доказательствами подтверждается ее подлинность; по-видимому, у него есть документы, не оставляющие сомнений. Скажем лишь, что около 1840 года Эскирос видел череп Шарлотты у господина де Сент-Альбана; затем он перешел, как мне кажется, к г-ну Дюрюи, который и преподнес его принцу Ролану Бонапарту.

Но за неимением доказательств своей подлинности, череп сам может поведать нам свою историю. По крайней мере, ученые, изучавшие его, господа Топинар и Бенедикт, открыли в нем некоторые не лишенные интереса особенности. Если извлечь из отчета об их работах, написанного с технической точки зрения, немногие слова, понятные простым смертным, мы узнаем, что цвет кости, блестящей, гладкой и желтоватой, как слоновая кость, указывает на то, что череп Шарлотты никогда не был погребен. Череп этот не зарывали в землю, не держали на открытом воздухе, а напротив, сначала препарировали, а затем долго хранили в ящике или шкафу — словом, в месте, защищенном от вредных атмосферных влияний.

Это довольно странное открытие. Значит, в 1793 году нашелся фанатик, настолько экзальтированный, чтобы, рискуя собственной жизнью, в ночь после казни вырыть из земли голову героини? Или мы должны думать, что кто-нибудь купил у самого палача эту кровавую реликвию? Или же следует поверить преданию, которое до сих пор всеми отвергалось и имело характер простых слухов, что правительство того времени, неизвестно из каких видов, приказало перенести труп Шарлотты в амфитеатр и тщательно его осмотреть. В таком случае, можно предположить, что голова ее была препарирована каким-нибудь врачом и сохранялась как редкость.

Никогда не слышно было, чтобы останки Шарлотты сделались священными реликвиями, тем не менее это так, и вот доказательство: кто бы ни был тот, кто сохранял череп, у него появилось много завистников, и он великодушно раздавал им зубы. Действительно, пять передних зубов с каждой стороны были вырваны уже после смерти. С левой стороны сзади видно большое отверстие на месте второго большого коренного зуба, который болел и был вырван при жизни. То же замечается и с правой стороны. Очевидно, у этого субъекта было два испорченных зуба, которые вырвали незадолго до смерти.

Общий вид черепа нормальный, то есть в нем не замечается никаких искусственных или патологических изменений, никаких следов болезни (кроме одной или двух альвеол), никаких аномалий. Лоб низкий, как у самых прекрасных женщин греческих изваяний: общий вид — правильный, с тонкими и несколько мягкими изгибами женских черепов; хотя доктор Бенедикт нашел на лобной кости, в носовой ее части, особенности, свойственные черепу мужчины. В общем, говорит он, мы находим здесь анатомические особенности, не вполне отвечающие требованиям совершенного типа, но все же не дающие нам права считать этот образец патологическим или нетипичным.

Существует еще один свидетель драмы 13 июля 1793 года. Это ванна, в которой сидел Марат, когда он был убит Шарлоттой Корде. История этого трагического предмета так странна, одиссея его так удивительна, что мы посвятим ему несколько строк.

Во время прокладки бульвара Сен-Жермен, г-н д’Идевилль описал в серии статей, напечатанных в «Moniteur Universell, все воспоминания, исчезающие вместе со старыми домами квартала Кордельеров. Конечно, в них было отведено место и Марату. Когда два года спустя д’Идевилль издал свои очерки отдельным томом[234], он вскоре после этого получил следующее письмо: