— Катарина, сегодня опасно отправляться в путь, недалеко от берега видели иностранный корабль, очень возможно, что голландский. Нам лучше подождать до завтра.

Она промолчала, кивнув головой, а про себя подумала: «Как тянется время… Скорее бы вырваться отсюда…»

— Потерпи немного, конец уже близок…

Сухарто понимал, что европейская гостья горит нетерпением как можно быстрее добраться до пункта назначения. Но, скорее, не для того, чтобы увидеться с его мамой, а просто оказаться как можно дальше от пережитых ею событий. По его лицу пробежала тень печали, и он еще раз повторил:

— Конец уже близок!

Когда Бог Рассвета, близнец Ашвин, собрался выходить на небо, Альберт разбудил Катарину:

— Нам пора… Поднимайся…

Эту ночь она провела на той же самой лавке. Сначала долго не могла уснуть, размышляя о неприятностях в Батавии. Потом стала склоняться к тому, что все самое плохое уже случилось, и впереди — долгая и счастливая жизнь… Правда, придется начинать с нуля — в новом доме, в новой семье. И только после этого провалилась в пустоту, где не было не только мыслей, но даже — сновидений. И вот из этого вакуума ее сейчас и вытаскивал Сухарто.

— Уже встаю…

Опять идти! Сколько же она прошагала миль? Не меньше тридцати, а может и пятьдесят — Катарина не могла ответить на этот вопрос. Единственное, что она знала наверняка, это то, что у нее расползались туфли… Но поменять их было невозможно: туземцы не носили закрытой обуви. Они ходили или босиком, или в сандалиях из подошвы и одного ремешка. Вот если бы Катарина поднялась на вершину Гунунг Агунга в таких «ремешках», уж точно бы в кровь разодрала ноги…

Они вышли из дома вчетвером: она с Сухарто и те двое, голоса которых были слышны на террасе — муж Санти, Кадек[179]и его отец, Вибава[180]. Мужчины сразу же завели разговор, а Катарина, не понимая их языка, молчала. Пожилой человек был довольно горячим, он постоянно спорил, то с сыном, то с Сухарто, видимо, такая идея — отправить эту парочку на лодке на юг острова, ему вовсе не нравилась.

Тропинка становилась все более каменистой, значит, и берег близко. Впереди шел Вибава, широко размахивая руками и словно выруливая, таким быстрым был его шаг. Она же замыкала процессию, еле успевая за мужчинами.

Последние минуты перед отплытием от северо-восточного побережья острова Катарина будет помнить вечно, столько, сколько сможет еще жить после этого.

Когда с высокого плато раскинулся фантастический вид на океан, у нее закружилась голова от прилива ощущения полноты и даже величия окружающего мира. Океан казался бескрайним и бездонным. Откуда-то издалека, видимо, из середины, он выстреливал волны, и они, стремительно приближаясь к берегу, с шумом разбивались о скалы. Гребни этих волн сильно отличались от синей водной глади: они были более светлыми, как будто накачанные маленькими воздушными пузырьками, и поэтому, ударившись о скалы, убегали назад, оставляя за собой белую пену.

Сколько раз видела она океан, но только сейчас по-настоящему почувствовала его красоту и силу.

Бог Рассвета, близнец Ашвин, высветил небо, и на нем начали появляться оранжевые разводы. А вдалеке уже виднелась золотая колесница Бога Солнца Сурьи, он выезжал из своего дворца, чтобы принять эстафету сына. Купол неба, еще совсем недавно темный и тяжелый, бледнел на глазах, превращаясь из плотного занавеса в легкий полупрозрачный шелковый шарфик.

Мужчины свернули на еле заметную, извивающуюся между крупными валунами, тропинку, и Катарина поспешила за ними, помахав на прощание рукой всем, кто был на небе. Сухарто, он шел впереди, оглянулся и, улыбнувшись, крепко взял ее за руку:

— Смотри, не упади, здесь крутой спуск.

Ей нравилась эта улыбка, она была такой искренней, и даже — по-детски наивной. Когда он так улыбался, она думала о том, что перед ней — не мужчина, а совсем еще ребенок, которому самому еще нужна материнская поддержка. И в такие минуты ей хотелось даже стать такой опорой, но потом она себя сдерживала… От руки Сухарто наполнялась теплом не только ее ладонь, но и ее сердце. Это ощущение Катарина хорошо запомнит, интуитивно чувствуя, что больше никогда, никогда в жизни не будет он вот так держать ее за руку.

* * *

…Она стояла на палубе корабля, который держал курс на Амстердам. Еще совсем недавно мечтала она отправиться домой, и только домой. Ей так хотелось покинуть страну, в которой она не просто оказалась одинокой, но и получила уроки жестокости. Даже там, где этой жестокости не было, тревожно гремели барабаны, как в те ночи, когда туземцы били в них за стенами крепости Батавии.

— Не спится?

Сзади подошел Альберт и обнял ее за плечи:

— Забудем все, что могло разделить нас! Я тебя очень прошу! Ведь ты сказала, что простила меня, так?

Она сделала резкое движение плечами, пытаясь сбросить эту тяжелую мужскую руку:

— Альберт, прошу, мне нужно побыть одной… Мои раны еще не зажили…

Она замолчала, продолжая вглядываться вдаль, а потом вдруг спросила:

— А как ты мог догадаться, что меня нужно искать на Бали?

— Мне известно, что Сухарто оттуда родом. Так что все просто. Да и оставаться на Яве ему было опасно, ведь она в подчинении Ост-Индской компании. А Бали… Бали — свободный остров…

— Но ведь твои люди не могли курсировать вдоль всего побережья! Как они догадались, где именно нас искать?

— Мне донесли, что Сухарто из рода Менгви, их фамильный храм на юге острова… А добраться до него лучше по воде, так что…

— Так что ваши люди курсировали вдоль берега, да?

— Катарина! А ты знаешь, сколько белых женщин со светлыми волосами и в длинных европейских платьях разгуливает по таким островам?

— И сколько?

— Только ты одна! Все остальные сидят дома, вышивают гладью или крестиком, плетут кружева, наряжаются, ходят на балы… И только ты стаптываешь свои туфли на еле заметных дорогах чужой страны…

— Но ведь ты меня бросил! Вот и пришлось идти куда глаза глядят…

— Пойми, были такие обстоятельства… Дик меня шантажировал… Короче, вляпался я в историю с драгоценностями так, что еле-еле выполз из нее. Только благодаря… — Альберт замолчал, недовольный тем, что проговорился.

— Благодаря кому, Альберт? Или — чему? — Катарина предполагала, что в этой истории ей известно не все.

— Знаешь, ведь Дик погиб… — задумчиво произнес он.

— Как погиб? Надеюсь, что ты к этому непричастен?

— Конечно, нет… Его убили на острове в море Банда. Там он с дружками решил поохотиться…