– Скажу, что вор – хоть внизу, хоть наверху, – вором и остаётся! – рубанул Гулевский.

Беата в углу безнадежно охватила руками щёки.

Томулис от неожиданности поперхнулся.

– Эва, каков ершистый крестник! – глумливо кивнул он Беате. Увидел, как вспыхнула она, испуганная. – Мы ведь с ним крестники. Сажал меня когда-то. Ладно, на первый раз спущу. Раз уж в долгу.

Гулевский непонимающе сощурился.

– Помню, поди, что ты меня из-под расстрельной статьи вывел.

– Сумел бы доказать всю сумму, не вывел.

– И это знаю. Упёрт. Только не больно тебе твой закон в помощь. А я помогу. Своими методами. Если, конечно, не погнушаешься. А то, знаешь, палку и перегнуть недолго. Так что, вступиться или продолжишь бумажки подшивать? – он насмешливо отпихнул скоросшиватель, потянулся, разминая поясницу.

Беата в углу молитвенно сложила ладошки.

– Поступайте как угодно, – выдавил из себя Гулевский.

– То-то, – Томулис удовлетворённо прихлопнул крышку стола, тяжело поднялся.

– А как с… дочей? – не утерпела Беата. – Нас ведь на допрос…

– Думать забудь, хозяюшка, – снисходительно успокоил Томулис. Ловко поцеловал ее в локоток. – Пришла пора самих допросителей поспрошать.

– Мы ведь её меж собой хозяюшкой зовем, – сообщил он Гулевскому. – И в обиду не дадим… Раз уж мужика рядом нет, чтоб защитить.

Гулевскому показалось, будто его хлестнули по щеке.

– Зачем ты так?! – вспыхнула Беата. – Это же несправедливо! Сорвавшееся «ты» смыло с Томулиса показное благодушие. Лицо пошло пятнами. Он с силой ухватил Беату за плечи.

– А променять меня на этого – справедливо?! – прорычал он. – Меня, который для тебя – только пальчиком поведи! И что взамен? Купилась на ля-ля о принципах да эмпириях. А коснулось, – так к реальному мужику прибежала. Видно, и впрямь все бабы дуры, – он безнадежно махнул рукой. Грузно пошел к выходу.

– Что обещано, выполню, – произнес он, не оборачиваясь.

Не дождавшись, пока затихнут увесистые шаги, Беата подбежала к Гулевскому:

– Илюша! Не слушай. Это всё не так. Ты всё, что мог, сделал!

– Меня будто помоями залили, – с трудом двигая сведёнными скулами, признался Гулевский.

– Ну, что ты выдумываешь? Да и что ты мог против махины? Не кори же себя. Главное, всё позади. И мы вместе. Ну, хочешь, если невмоготу, и впрямь уедем? – Беата попыталась обнять его. Гулевский отстранился.

– Пойду я, – пролепетал он.

– Как пойду? – Беата задохнулась. – Ты что надумал? Тем более теперь, когда всё будет хорошо!

Она вновь кинулась к нему.

– Да не будет! – в отчаянии выкрикнул Гулевский, заставив испуганную Беату остановиться. – Как же не понимаешь, что не будет.

– Вот ты о чём, – будто только теперь догадалась Беата. – Но ведь это было до нашей встречи. Ты ж не думал, что все эти годы…

Гулевский поднял на неё больные глаза.

– Не думал, конечно. Но теперь-то думаю!

Помертвевшая Беата с оскорблённым видом отступила в сторону.

– Что ж, раз так, ступай!.. Совсем ступай, – холодно уточнила она.

Гулевский, понимая, что только что вновь искорёжил собственную жизнь, бросился вон.

* * *

Всё переменилось на диво быстро. Уголовное дело о таксистах-отравителях в порядке надзора затребовала прокуратура. И вскоре Генеральный прокурор доложил президенту о выявленных фактах вопиющих злоупотреблений и нарушений прав человека, допущенных при расследовании громкого, резонансного дела. Президент, дрожа от негодования под телекамеры, потребовал разобраться с фальсификаторами по всей строгости закона.

Последовали оргвыводы. Мелешенко отстранили от должности и вскоре арестовали. Уволили нескольких руководителей в следственном комитете и в милиции. В интернете вывесили сообщение, что на допрос в Главное следственное управление следственного комитета по Москве был вызван заместитель Главы президентской администрации Юрий Судин, дни которого у власти, судя по всему, сочтены.

В юридических кругах поползли слухи, что влияния Гулевского хватило, чтобы сбросить одного из первых людей государства. Телефон, дотоле молчаливый, раскалился от звонков. Абоненты, месяцами остававшиеся «вне зоны действия сети», дружно активизировались и возмущённо допытывались, куда это зазнавшийся профессор пропал на столь длительное время и почему в тяжелую минуту не обратился за помощью.

* * *

Гулевский откинулся в кресле, грустно оглядывая многолетний свой кабинет, который покидал навсегда. Из коридоров доносились позвякивание посуды, топот ног и возбуждённые голоса, – сотрудники накрывали прощальный стол. В сущности, пора было выходить, – верная Арлетта уже дважды намекающе заглядывала.

Должен, правда, ещё подъехать Стремянный. Гулевский передавал часть своей библиотеки в дар Академии. И Женя второй день перевозил книги из его квартиры и с дачи.

Гулевский уезжал. За рубежом ждал годичный контракт на чтение цикла лекций. Пока – годичный. Что будет дальше, старался не думать. Только вот непослушная душа ныла и, будто протестуя, не давала спать по ночам.

Что ж, пришла пора прощания! Он решительно прихлопнул себя по коленям. Даже начал подниматься. И тут среди затушеванного гула уловил вороватое цоканье подковок от порога кафедры в сторону его кабинета. Чужих подковок. Охваченный нехорошим предчувствием, Гулевский уставился на дверь.

Вошел низкорослый человек с нездоровым румянцем на отекших книзу щеках и болезненно красными, слезящимися глазами. Прежде чем закрыть за собой дверь, робко улыбнулся. Только тогда Гулевский окончательно уверился, что перед ним Юрий Михайлович Судин.

– Извиняюсь, что без звонка. На допрос опять вызывали, – сообщил Судин, неуверенно опускаясь на стул. – Меня ведь теперь кто хошь туда-сюда.

Он изобразил ладошкой движение маятника.

– Признавайся, говорят, что сын – преступник. А то хуже будет. И сами от собственной смелости аж обоссываются, – он хихикнул. Гулевский, наконец, разобрал, что Юрий Судин совершенно пьян. – А чего не признаться? Ему теперь всё едино – преступник, нет ли.

– Почему вдруг всё едино?

– Как то есть? – Судин озадаченно прервался. – А чего мертвецу?

– П-почему мертвецу? – Гулевский с усилием сглотнул.

– Так утонул мой Егорша позавчера на Красном море во время дайвинга. Десять лет по всем морям да океанам нырял. Дипломы на глубинное погружение имел. А тут вдруг в луже. Клапан какой-то отказал. Знаем мы этот клапан… Да будет из себя изображать! Будто не знаешь, – рассердился он.

– А почему собственно я должен знать? – недоумевающе переспросил Гулевский.