— Да-а, — ответил Родионов. — И с вами вполне солидарен.

— Прекрасно. Словом, чтобы непременно был конкретный, тут же на месте обнаруженный нами виновник. Действуйте. И хорошо бы не позже, чем завтра. Еще до нашего ухода в Задонск.

• • •

Шорохов проснулся рано. В доме царила тишина. Его комната была угловая. Те ее два окна, которые смотрели на улицу, закрывали ставни, но два других выходили во двор. Сквозь них врывались лучи солнца.

«Спят? — подумал он о компаньонах. — Едва ли».

Одна мысль теперь не давала ему покоя: Мануков больше нисколько не таится от него. Даже не пытается перед ним изображать из себя купца. Разве не потому ли и пригласил вчера вечером с собой? Этим, в сущности, помешал ему отправиться вместе с Нечипоренко и Варенцовым. Считает, что и для Шорохова торговые интересы не самое главное? Не так уж, в общем, это безобидно. Может обернуться любой неожиданностью.

Шорохов поскорее оделся и вышел на улицу.

Только в это утро он по-настоящему понял, насколько красив Елец. Город стоял над рекой на высоком берегу, и потому его строения вовсе не заслоняли друг друга, были щедро подставлены лучам солнца. Это Шорохов заметил еще вчера. Но теперь он увидел еще и то, что каменные, как и соборы, старинные дома Ельца в изобилии украшены карнизами, крылечками, балконами, на каждом шагу радуют своей неповторимостью.

Одной из улиц, проложенной вдоль реки, узкой, извилистой, Шорохов неожиданно для себя вышел к Красной площади, где Мамонтов вчера принимал парад. В соборе уже шла служба, и молящихся собралось столько, что в здание они не вмещались, заполняли ступени высоких боковых крылец, соборный двор и добрую половину площади. Судя по одежде, почти все это был народ небогатый: крестьяне, фабричные. И что же? Каждый из них теперь горел желанием возблагодарить господа за приход мамонтовцев?

«За что же возблагодарить? — думал Шорохов, снова и снова оглядывая толпу. — Налетели, разграбили. Кто-то, конечно, при этом нажился. Но и ему надолго ли хватит? А уж всем остальным-то за что возносить молитвы?»

Красную площадь полукругом окаймляли лабазы. Были они на запорах, у дверей и окон стояли сторожа, но на пятачке перед лабазами шла торговля. Казаки предлагали сукна, ситцы, фарфоровую посуду, мыло, сахар. Можно было даже делать заказы:

— Медку бочонок, мучки белой пять мешочков…

— Сделаем! Только платить не советскими.

— Что вы, как можно, господин казак!

— Ладно, будя. Говори куды, через часок привезем…

Бывало, впрочем, и так, что хмельной продавец, получив деньги, товар покупателю не отдавал. Поднимался гвалт, пострадавший бросался искать квартальных попечителей, но таковых всякий раз не обнаруживалось. От казаков эти попечители вообще шарахались как от огня.

Здесь-то Шорохов и набрел на парня лет семнадцати, в суконном картузике, в косоворотке навыпуск, продававшего акции Русско-Азиатского банка. У него их было больше двухсот штук, притом с листами купонов, не срезанных за два последних года, и все до одной на предъявителя.

Держался этот парень пугливо. Шорохов понял, что он совершенно не понимает, что именно у него в руках. Особенно, видимо, смущала его некруглая -187 рублей 50 копеек — стоимость, обозначенная на каждой акции.

— Сторублевки, — нерешительно сказал он, протянув Шорохову сразу всю пачку. — Хочешь, дядя? Давай в обмен.

— И сколько ты просишь?

— А сколько дашь.

Шорохов оглянулся: рядом с ними никого, на козловский случай не похоже, — отсчитал восемь тысяч донскими деньгами, дал:

— На!

Схватив деньги, парень бросился бежать.

«Впервые украл», — подумал Шорохов.

Потом он без всякой цели бродил по городу. Разгромленных жилых домов и магазинов встречалось тут гораздо меньше, чем в Козлове. Правда, в нескольких местах чернели свежие пепелища, кое-где у заборов и в подворотнях видел он трупы людей. Не всматриваясь, проходил мимо. Что можно было сделать сейчас?

И конечно, как и в Козлове, центральная часть города представляла собой сплошное торжище: казаки меняли товары на деньги, и все до единого — очень торопливо. Вывод из этого мог быть лишь один: скоро уходят дальше. А кто им на смену? Местная самооборона?..

В нижнем конце мощенной белым камнем, очень нарядной, нацело занятой магазинами и парадными домами Торговой улицы, почти у поворота на мост через реку, молодой бородатый казак прямо с лошади торговал голубым, очень ярким сукном. Толстая штука его лежала перед седлом. Казак, добродушно посмеиваясь, на глаз отмерял, сколько просят, шашкой отхватывал, не очень заботясь о точности меры. Брал за аршин с кого двести, с кого триста, с кого сто рублей, деньги принимал любые, в том числе и советские. Сукно стоило много дороже. Отбоя от покупателей не было. Шорохов понял: казаку некогда, но, судя по всей манере держаться, человек это не злой и разговорчивый.

Подошел, пощупал угол плотной ласковой ткани, с сожалением сказал:

— Дешево продаешь-то, станишник!

— Дык ведь дальше идем, — простодушно ответил казак. — С собой разве возьмешь?

— И куда теперь вас, сердешных? Казак кивнул в сторону моста:

— На Задонск, — и добавил:- Покупай, покупай, дядя. Мы уйдем — пехота войдет. Те сами себе будут рвать.

Шорохов свернул к мосту; не доходя полсотни шагов, присел на скамью у калитки. Видно с этого места было прекрасно. За реку сплошным потоком шла конница. Торопились. Туда же, через мост, ползли броневик, штабные фургоны. На Задонск. В юго-восточном направлении от Ельца. Дальше и дальше от Москвы.

• • •

Все вместе компаньоны собрались к обеду. Варенцов и Нечипоренко были счастливы. Шорохов никогда еще не видел их такими. Повторяли:

— Уж так… так обеспечились… Добре, добре… Вот где богатство-то… Спасибо, Николай Николаевич, аи и спасибо…

Мануков поначалу участия в разговоре не принимал, задумчиво поглядывал на компаньонов.

— Купеческая столица, — не утихал Нечипоренко. — Священников триста тридцать три души. Купцов-то первой гильдии да второй… Теперь поднимутся, слава богу!

— А что, господа, — спросил Мануков. — Не пора ли домой? Как полагаете?

Варенцов вытер салфеткой губы:

— Домой. Нечипоренко подхватил:

— И поедем. Поторговано. Встанем из-за стола — и поехали, — он довольно засмеялся.

Теперь они все трое смотрели на Шорохова. Тот кинул: — Хоть сейчас. Вместе выехали, хорошо бы вместе вернуться. Мануков поднялся из-за стола.

— Так и будем считать, — он словно бы закрывал заседание. — Полагаю, организовать это для двух-трех человек несложно. Двух-трех, — повторил он. — Лично мне придется несколько задержаться.