– Ты не бойся, здесь неплохо.

Он стоял на лесной поляне, по колено в луже, где плавали опавшие листья клена, отчего вода казалась красной. Деревья за спиной в какой-то дымке, небо над головой низкое, темное, прорезанное застывшими молниями.

– Можно жить... Только холодно, – с виноватым видом поежился он. – И не кормят... Но есть не хочется. Честное слово, не хочется. И вода здесь не нужна... И женщины... Спокойно здесь, тихо. Но темно и тоскливо... Но, поверь, это лучше, чем там, где черти, – опасливо понизив голос, движением головы показал он вниз. – Я не знаю, ада, может, и нет. Может, черти и не варят грешников в кипящей смоле. Но все равно страшно. Очень страшно. Так и ждешь, что земля провалится под ногами...

– Потому и в луже стоишь? – спросила Настя.

Она не шевелила губами, не помогала себе языком, но вопрос все равно прозвучал. И отец его услышал.

– Я всегда в луже. Куда бы ни пошел. И все равно, здесь можно жить. Тела нет, а душа мерзнет. Но жить можно. Я живу... Или существую... Но ведь существую. А наверх меня не пускают. Там хорошо, там тепло, но меня не пускают. Для этого легкость в душе нужна, а ее у меня нет. Тебе будет легче. Ты не убивала, какие за тобой грехи? Ты поднимешься. А если нет, останешься со мной. Вместе будем ходить. Может, мне станет теплее...

– Но я не хочу к тебе! – запротестовала она.

– А что поделать? Тебя заказали, тебя исполнили, ты доживаешь последние минуты...

– О чем ты говоришь! Я родила ребенка! Кирилла!.. Я точно знаю, что родила!.. Просто мне сейчас плохо. Но я оправлюсь...

– И Кирилл долго не протянет, – горестно вздохнул отец.

По его щеке вниз скатилась слеза. Вначале она была прозрачной, а с подбородка стекла уже красной каплей.

– Это я виноват. Пригрел змею на груди. Сначала я ушел, теперь твоя очередь, и внука не пощадят... Ты крепись, дочка, такая наша судьба. Мы должны быть покорны ей. Мы всему должны быть покорны. От нас на земле ничего не зависит. Мы пытаемся что-то вершить, а это лишь суета, которая доводит до греха. А грехи, они как гиря в ногах... Мне самому приходилось топить людей – мы привязывали к ногам гирю, бросали за борт. Теперь я сам за бортом. И мне страшно...

– Я не хочу к тебе! – в ужасе мотнула головой Настя.

– Мне страшно, – не слушая ее, всхлипнул отец.

– Не хочу!

Кто-то вдруг схватил ее за шкирку, оторвал от зыбкой земли, пронес через темные облака к яркому свету. Она открыла глаза и увидела перед собой Игоря.

– Наконец-то! – всполошенно обрадовался он и тут же исчез из вида.

Настя поняла, что находится в больничной палате. Дыхательная маска на лице, какие-то трубки подведены к рукам, ногам. Видно, что-то не очень хорошее произошло с ней после родов.

Она помнила ту сумасшедшую боль, с которой привезли ее в больницу. Потом ей сделали укол, она почувствовала облегчение, но захмелела, перестала реагировать на окружающих. Ей стало совершенно все равно, что да как.

Потом она оказалась в большом светлом зале, на кресле, люди в белых халатах толпились вокруг нее, просили, чтобы она тужилась. Потом она услышала плач ребенка, после чего перед глазами все исчезло. А потом появился покойный отец...

Игорь ушел, но вскоре появились врачи. Но уши вдруг заложило чем-то мягким и ватным, она не слышала, что ей говорят, видела только, как шевелятся губы. А потом плывущие перед глазами лица затерялись в молочной дымке, которая вдруг с гулом всосалась в абсолютный мрак.

Когда Настя открыла глаза, то снова увидела одного только Игоря. В палате тускло светился ночник, за окном темно, а телохранитель дремал на стуле, уронив голову на плечо. Перед глазами у нее уже не плыло, тошноты не было, все чувства и органы на месте. И дыхательная маска не давила на лицо.

– А спать команды не было!

Оказывается, она даже умела говорить. И голос прозвучал вполне внятно. И даже весело.

Игорь легонько вздрогнул и широко раскрыл глаза. Растерянно посмотрел на нее.

– Я не спал!

– Я так и поняла.

– Я сейчас...

Он поднялся со стула, но Настя его остановила.

– Если ты за врачом, то не надо.

– Ну, вообще-то, не обязательно, – кивнул он, возвращаясь на место. – Кризис, как говорится, миновал.

– Что со мной было?

– Геморрагический шок. Из-за кровотечения... Врач вам лучше объяснит. Он только что ушел. Мы тут вместе дежурили. Неплохой, между прочим, мужик... Он спать пошел, но я его разбужу.

– Не надо, пусть спит.

Настя не хотела, чтобы вокруг нее снова возникла суматоха. Она чувствовала себя неплохо, а с Игорем ей было еще и спокойно. Он казался ей уютным островком-планетой в ледяном космосе. И в нем была жизнь...

– А я отца видела. На том свете. Он сказал, что меня собираются убить, – поежилась она.

– На том свете? – безмятежно удивился он. – Хотелось бы там побывать.

– А я побывала. Неужели мне было так плохо?

– Ну, не хорошо... Мягко сказать... Но сейчас все в порядке. Александр Петрович сказал, что жить вы будете... И с малышом все в порядке. Мальчик у вас, вес – три шестьсот, громкость – двадцать децибел, – шутливо улыбнулся Игорь.

– Мне бы его увидеть...

– Это не ко мне.

– Отец сказал, что и Кирилл долго не протянет. Сначала я, потом он, – сказала Настя, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Успокойтесь. Никто ничего вам не говорил. Вам все привиделось. Вы же знаете, что вам угрожает опасность, отсюда и эти страхи. Не переживайте, ничего с вами не случится.

– А с Кириллом? Я хочу, чтобы он был здесь! – всколыхнулась она.

– Ничего с ним не случится. Он под охраной, так же, как и вы.

– Но мне с ним будет спокойней.

– Хорошо, я поговорю с врачом. По-любому его звать надо.

Игорь открыл дверь и удивленно посмотрел на медсестру, которой он, оказывается, помог войти в палату. Накрахмаленная белая шапочка с красным крестом, симпатичное накрашенное личико, усталая, но все-таки веселая улыбка, наглаженный халат, под которым скрывались пышные формы. В руке шприц, иголка спрятана под колпачок.

– Спасибо! – поблагодарила она Игоря.

– Да пожалуйста, – в некотором замешательстве пожал плечами парень.

Он вышел из палаты, а медсестра еще шире улыбнулась Насте.

– Как самочувствие?

– Да ничего.

– Сейчас мы сделаем укольчик, и вам станет еще лучше. Будет немножко больно, – снимая с иголки колпачок, с сожалением сказала она. – Витамины плохо колются...

Она стала закатывать рукав на ее пижаме, когда в палату вдруг ворвался Игорь.