Свое учение в форму иносказаний и притч, непонятных для непосвященных.

Своим ученикам наедине Он разъясняет сокровенный смысл.

Он говорит теперь о Царствии Божием, и Его слова так необычайны. Проповедуемое Им Царство так не похоже на то, о котором толкуют раввины. Оно так далеко от всего, что кругом, что видят глаза и осязают руки. Оно точно совсем в ином мире. И вместе с тем иногда, когда они слушают, оно кажется совсем близким, как будто бы оно вот здесь, под сердцем.

Тогда Учитель говорит: «Царствие Божие внутри вас есть».

Смотрели на закат, все небо пылало, точно совершился там какой-то исполинский пожар.

Учитель был грустен.

И, смотря на небесное зарево, Он говорил тоже об огне:

«Огонь пришел Я низвести на землю. О, как желал бы Я, чтобы он скорее возгорелся!»

«Крещением должен Я креститься: и как Я томлюсь, пока сие совершится…»

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю, но меч».

____

Иуда часто видел во сне Учителя. И раньше это были такие радостные сны. Учитель приходил и нежно склонялся над его изголовьем.

Но страшный сон видел Иуда недавно. Снилось ему, что он не человек, а какое-то необыкновенное существо, наполовину человек, а наполовину – зверь, как вот те страшные изваяния с лицом человека и с туловищем животных, которым, как слышал он, поклоняются в Египте.

Звериное мясо покрыто шерстью – там, снизу. Но оно растет, постепенно покрывает его тело, и того и гляди покроет и голову, и тогда из человека станет он чудовищем, бессмысленным и страшным. Он не один, кругом него много таких же, как он, и все они копошатся на дне какой-то пропасти.

А наверху, на уступе, стоит Учитель, как всегда, весь в белом, и еще белее кажется от падающих на Него солнечных лучей.

У Него в руках меч, длинный-длинный, почти в длину человеческого роста. Обеими руками держит Он рукоять и опирается на нее подбородком.

Он бесконечно грустен.

Нижней части лица не видно.

Глаза закрыты, и из-под опущенных ресниц медленно, одна за другой, текут слезы…

А руки, кажется, ранены или даже проткнуты насквозь, и по рукояти и по лезвию струится кровь.

И вот Иуда знает, что меч Учителя должен коснуться его тела, Он отсечет от него нарастающее звериное мясо. Будет больно, может быть, очень больно, но в этом и только в этом спасение от страшной и отвратительной гибели.

Так будет и с другими. Меч коснется всех тел и пройдет туда, в самую глубину земли, откуда рождается и ползет эта звериность.

И все хотят этого, все ждут хотя и со страхом, но и с радостью. Но вот Иуда узнаёт близко от себя раввина Бен-Акибу. Тот уже почти совсем зарос звериным телом, видно только еще окруженное отовсюду мясом и шерстью лицо.

И вот он хулит Учителя. Он говорит всем, что копошиться всем здесь хорошо и тепло, а меч не исцелит, он убьет их, и в нем не спасение, а смерть.

Надо, говорит, пока еще не поздно, вырвать меч и сразить им Стоящего наверху.

И с ужасом замечает Иуда, как будто все окружающие его полузвери соглашаются с Бен-Акибой. Шепотом, осторожно, еще боясь, они выражают ему одобрение.

И вот все взоры обращаются на Иуду. Он обреченный, он должен повиноваться. Это он убьет… Учителя, это – неизбежно. Вот он сейчас будет карабкаться по скользким отвесным стенам, с силой вырвет у Учителя меч, Учитель не будет защищаться.

Он вонзит нож в самое сердце. И алая кровь хлынет на белые одежды.

Так будет через миг.

А сейчас Учитель стоит, склонив голову на рукоять, и медленно текут слезы, сливаясь на руках с кровавыми струйками…

Когда Иуда проснулся, он чувствовал сильную боль в левом боку, около сердца.

____

Учитель послал учеников на проповедь.

Иуда вместе с Симоном Зилотом, теперь уже без Учителя, переходит из города в город, благовествуя об исполняющихся обетованиях.

Его поразили слова какого-то насмешника, кажется из необрезанных: «Ты вот все говоришь о Боге, но я не видел ни одного человека, который бы видел Бога и знал Бога. Один ссылается на другого. Никто ничего не знает и не видит, но убеждает сам себя, что видит и знает другой… этот самообман люди называют верою…»

А он, Иуда, видел Бога?

Он видел Учителя.

В самом деле, кто такой Учитель?

Ученики уверены, что Он – Мессия.

Но ведь Мессия и по учению раввинов, и как будто даже по Писанию должен быть могущественным царем. Он – бездомный нищий. Ученики думают, что эта нищета призрачна и что настанет миг, когда на смену ей придут богатство и власть. Но Сам Он как будто думает иначе. Он, кажется, не хочет прощаться со Своей нищетой. И тем не менее Он не возражает тем, кто считает Его Мессией.

Мало того… Он, по-видимому, не удовлетворяется этим.

Когда Он говорит о Боге, грани между Ним и Богом стираются. Бога Он называет Отцом, а Себя – Сыном.

Но как видно из Его слов, и в Его чувстве и в Его мысли Сын и Отец – одно.

Он – Бог.

Когда Иуда видит Его лицо и слышит Его слова, он не может спрашивать и сомневаться. Он верит всему. Но теперь, когда он впервые после многих месяцев не видел Учителя, эта мысль кажется ему нестерпимой.

Он – Бог.

Иуда вспоминает, как он, Иуда, молился в Иерусалимском храме еще юношей. Под высокими стенами, в широких, почти необозримых просторах, точно затерявшимся.

Бог казался ему тогда безмерно громадным. Он слышал, что Бог являлся Моисею на Синае в огне, пламени и буре. Под страхом смерти ни животное, ни человек не смели приблизиться к пылавшей горе. Когда Моисей сошел с горы, никто не мог выдержать силы исходящих от его лица отблесков Славы Господней.

И этот Человек в длинной белой одежде, с почти лиловыми от загара руками, нищий и бездомный, окруженный толпой больных и отверженных, Он – Бог?

Но разве Бог одевается в человеческие одежды и ходит на двух ногах?

Он любит Учителя, но иногда ему бывает Его просто жалко.

Когда вечером, утомленный толпой, Он оставляет учеников и уходит на всю ночь в горы молиться, Иуда Его жалеет. Этот Человек, всегда окруженный людьми, расточающий бесчисленные благодеяния и вызывающий как будто восторженную любовь, – Он кажется иногда бесконечно одиноким.

Ведь вся эта толпа несет к Нему свою боль и свои скорби, и