— Ты завтра свободна? Мне хотелось бы каждый день проводить с тобой, — умоляюще произнес Ник. — Подумай. Ведь нам хорошо каждое мгновение, когда мы вместе, даже если просто сидим рядом и смотрим видео. Это же не просто так. Ты мне по-настоящему нравишься, иначе я не подарил бы тебе книгу Германа Гессе. Ну, посмотри на меня, ну, послушай! Детка, ты совсем не такая, как другие, ты полна противоречий, и меня это просто покорило!

После того разговора вечерами мы повсюду ходили вместе — и в рестораны, и в бары. Иногда Ник брал с собой своего помощника — американца в очках, а я приглашала Чжушу и Сиэр.

Ник знал о предстоящем приезде в Шанхай Эрика. Однажды он сказал Чжуше:

— Я переживаю за Эрика. На вид он спокойный и разумный парень, но в глубине души — большой фантазер.

— А я беспокоюсь только о себе, — ответила Чжуша.

— Мужчины стали мне безразличны.

Тут встряла Сиэр:

— Я читала в какой-то статье, что люди с тонкими губами рассудочны и бессердечны, а с пухлыми — надежны.

После этих слов мы все, не сговариваясь, повернулись к Нику и посмотрели на его губы. Он широко улыбнулся, сверкнув безупречными белоснежными зубами.

По мнению Ника, ночная жизнь в Шанхае была типичной для любого крупного города. Это верно. За три года со времени написания «Крошки из Шанхая» светская ночная жизнь здесь стала разнообразнее и сложнее; многое изменилось: все меньше эпатажных художников, бросающих вызов условностям, все больше менеджеров высшего звена, упакованных в строгие костюмы и похожих на зачехленные, аккуратно свернутые зонты.

В какой бы ресторан я ни пришла, непременно заглядывала в туалет. Я убеждена, что как о шкуре леопарда можно судить по одному пятну, так и качество обслуживания в заведении можно определить по состоянию и внешнему виду туалетной комнаты.

Например, в туалете заведения под названием «ТМСК» рядом с зеркалом был установлен большой хрустальный лотос. Стоило к нему прикоснуться, как из каждого лепестка вытекала струя воды. Должно быть, у владельца заведения с лотосом были связаны какие-то религиозные ассоциации.

В туалете клуба «Номер 7» были развешаны фотографии; на одной из них толстяк жирными пальцами мусолил пачку банкнот. Этот клуб раньше служил притоном известному преступному авторитету 30-х и 40-х годов Ду Юэшэню. Туалет в баре «Двери» не отличался оригинальностью: все стены были в зеркалах в стиле барокко, в которых многократно отражался каждый посетитель. В «Ва-Ва» на стене туалета расположилась огромная коллекция бабочек, что поначалу казалось необычайно красивым, но затем от такого множества мертвых насекомых становилось не по себе. В «Гранд Хиатт 88» внешняя стена туалета была из толстого стекла, отчего возникало впечатление, что писаешь на виду у всего города. А в «Парке 97» туалет был оформлен в вычурном стиле — повсюду розовые светильники, обитая красной тканью софа и белые цветы. Очень смахивало на бордель в старом Шанхае. В мягком розовом свете кожа любой женщины выглядела нежной и безупречной. Даже темных кругов под глазами не было видно. У дверей туалета раньше дежурила служащая, которая за отдельную плату могла сделать массаж.

Почему-то я вспоминаю об этой массажистке с особой теплотой. Во время работы у нее на лице было безразличное выражение. А от складок просторной белой рубашки всегда пахло сухой лавандой, словно ее только что достали из старого деревянного сундука, где лежала лавандовая отдушка.

В тот день шел проливной дождь, и внезапно резко похолодало. Я сидела в кабинете и делала записи в дневнике.

В комнате благодаря включенному обогревателю было тепло. А за оконным стеклом словно раскинулся другой мир. Мне всегда нравилась дождливая погода, а холодная — нет. Мудзу как-то сказал, что это связано с избытком энергии инь в моем теле, а по-моему, все дело было просто в пониженном артериальном давлении. Еще, по словам Мудзу, ему ни разу не доводилось видеть женщину с таким мощным, но двойственным, противоположно заряженным энергетическим потенциалом, а следовательно, и противоречивым характером. С точки зрения даосизма это значило, что во мне был избыток энергии, как ян, так и инь.

Я захлопнула дневник, подошла к окну и смотрела на дождь. Сверху низвергались потоки воды. Казалось, мир на грани потопа. И подступавшая извне угроза вселенской катастрофы лишь обостряла ощущение покоя и безопасности, которое я испытывала, находясь в доме.

Последний день Ника в Шанхае. Через час он заедет за мной и отвезет на ужин в итальянский ресторан. На протяжении его пребывания здесь мы постоянно ужинали вместе, но и только…

На этот раз все будет иначе. Мы понимали друг друга без слов. Меня никогда не страшила физическая близость с мужчиной. Но, как ни странно, размышляя об отношениях с Ником, я все время видела свое предназначение в сохранении целомудрия, мне казалось, что именно оно соответствует моему нынешнему душевному состоянию.

А Ник, вызывая у меня удивление, вел себя здесь гораздо сдержаннее, чем в Нью-Йорке и в Испании, иначе мы не смогли бы провести вместе столько спокойных, беззаботных дней.

Я бродила из комнаты в комнату. Уже переодевшись, как обычно, в черное, с зеленоватым отливом, шелковое облегающее платье, я вдруг спохватилась и поняла, что моему наряду чего-то недостает. Нашла в ванной и надела рубиновые серьги, подаренные Мудзу в Аргентине; колье из белого золота осталось в коробке — оно не сочеталось с платьем. Посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению. Кто-кто, а эта женщина не понаслышке знала, что такое жизненные сложности и душевный разлад.

Зазвонил телефон. Ник ждал меня внизу в машине.

Я переобулась в туфли на шпильках от «Виа Спига» и спустилась. Ник открыл дверцу машины и, держа зонт над головой, подбежал ко мне:

— Давай быстрее, детка. А не то придется добираться до ресторана вплавь!

Водитель очень осторожно вел машину, продираясь сквозь пелену дождя. Был час пик. Нику не сиделось на месте от нетерпения.

Я дотронулась до его руки и улыбнулась:

— Как ты?

Он поцеловал мою руку и ответил:

— Лучше.

Он перестал с беспокойством смотреть в окно на мокрые от дождя машины, по-черепашьи ползущие в общем потоке автомобилей. Какое-то время спустя он произнес:

— Знаешь, ты сильно изменилась с нашей первой встречи!

Я опять улыбнулась, не представляя, что он скажет дальше.

— Ты стала больше улыбаться, чаще, чем в Нью-Йорке или Испании.

В ответ я улыбнулась еще шире, так, что глаза превратились в две узкие щелочки:

— Разве? Между прочим, ты тоже изменился!

— Каким же образом? — озадаченно спросил он.

— Обращаешь внимание на то, чего раньше не замечал. Все еще по привычке твердишь «я, я, я», но потихоньку начинаешь думать не только о себе, но и об окружающих.