Шанхай. Осень.

В первые дни после возвращения из Нью-Йорка в Шанхай у меня просто голова шла кругом. Я была совершенно вымотана, ночью маялась от бессонницы, а днем валилась с ног от усталости.

Я понятия не имела, что мне делать, смогу ли когда-нибудь снова почувствовать себя счастливой, бесстрашно и с достоинством смотреть в глаза реальности. Даже не представляла себе, любит ли меня Мудзу по-прежнему; не могла прийти к решению, оставить ли ребенка. И уж совсем не была уверена, что ведущая в сад моей горькой памяти тропинка заросла мхом и я больше никогда не захочу повернуть вспять и побежать по ней без оглядки.

Шанхай ничуть не изменился. Он, как и прежде, пыжился, раздуваясь от самодовольства и тщеславия, на всех парах устремившись в капиталистическое будущее. Даже по сравнению с Нью-Йорком он был лихорадочно-беспокойным и шумным — в общем, самым удивительным городом на свете.

К блеску и романтике, которыми Шанхай славился с незапамятных времен, теперь примешивались расчетливость и жажда наживы, ощущавшиеся на каждом шагу. Казалось, все поголовно были одержимы жаждой мгновенного обогащения и славы, стремясь в последний момент вскочить на подножку поезда, уходящего к этим благословенным краям. Все вокруг бурлило и сулило неожиданности. Жизнь проходила, словно в горячке, с галлюцинациями и бредом. Это волновало, будоражило и сбивало с толку.

По возвращении в этот город во мне ожили и прежние пагубные привычки. Через неделю после приезда я снова закурила, начала выпивать и, сидя в ванной, таблетку за таблеткой глотать транквилизаторы. Отрава, от которой с помощью Мудзу мне удалось было избавиться в Нью-Йорке, опять предательски прокралась в мой организм и насквозь пропитала его. Я стала похожа на букет нарциссов в вазе с пьянящим дурманом. Но, вопреки ожиданиям, таблетки не принесли ни покоя, ни облегчения. Они давали лишь временную передышку, возможность отключиться.

Всю неделю после приезда я безвылазно сидела у себя в квартире, в старом французском особняке, построенном в колониальном стиле. Еду мне приносили из ресторана, расположенного неподалеку; автоответчик раскалился от звонков. Кто только не звонил. Родители из Сингапура, где отец теперь преподавал. Закадычная подружка Сиэр. Кузина Чжуша. Мой литературный агент. И еще уйма знакомых и совершенно посторонних людей. Все жаждали общения со мной.

Все, кроме Мудзу. От него по-прежнему не было никаких вестей. А я продолжала ждать его звонка.

В редкие минуты просветления меня саму удивляло то упорство, с которым я цеплялась за наши отношения. Любовь ли это, спрашивала я себя, или просто своеобразный способ покаяния?

Сиэр звонила без устали.

— Привет, шанхайская принцесса! Тут народ вечеринку устраивает. Называется «Секс в большом городе». Всем не терпится тебя повидать.

— Это опять я. Может, прошвырнемся по магазинам? Сейчас как раз распродажа в «Плаза 66».

— Слушай, Коко, ты возьмешь трубку, в конце-то концов, или нет? Если не ответишь, знать тебя больше не хочу!

— Господи, ты все такая же. Нет, пожалуй, стала еще несноснее! Что за радость строить из себя отшельницу? Я заскочу и буду ждать тебя внизу в машине ровно в семь. Не спустишься, уеду одна, так и знай!

По характеру Сиэр чем-то напоминала мою старую знакомую Мадонну, только общаться с ней было приятнее.

После моего отъезда из страны Мадонна вляпалась в скандал — вместе с городскими чиновниками и служащими таможни попалась с поличным на каких-то махинациях с контрабандным ввозом в Китай «Мерседесов», «БМВ» и других роскошных автомобилей. А когда запахло жареным и был выдан ордер на ее арест, она попросту сбежала, исчезла без следа. И, насколько мне известно, с тех пор о ней никто ничего не слышал.

От вульгарной проститутки до богатой и разбитной вдовушки, от законодательницы мод и светской дамы до беглой преступницы… Воспоминания о Мадонне, ее броской и зловещей красоте не вытравить из памяти, как не удалить с кожи застарелый шрам.

Ну, а с Сиэр судьба свела меня еще раньше, чем с Мадонной. Впервые мы встретились десять лет назад. В то время она была бледным, тщедушным подростком мужского пола с кучей комплексов из-за невзрачной внешности, неистребимых угрей и постоянной эрекции. Сексуальная озабоченность и переживания привели (тогда еще — его) на грань нервного срыва.

Но когда я случайно столкнулась с ней три года спустя, она преобразилась до неузнаваемости, словно родившись заново. Бабочка выбралась из душного кокона и выпорхнула на волю. От подростковых прыщей на лице и мужского полового члена между ног не осталось и следа. Вместо этого — грудь безупречной формы, изящная и соблазнительная, манящая и аппетитная, как два наливных яблочка, не способных противостоять искушению и силе тяжести и готовых упасть в жадно подставленные ладони.

Сиэр повезло — ей посчастливилось родиться на свет без выпирающего кадыка. Так что, когда в соблазнительном наряде и с изысканным макияжем она появлялась на улице или в ночном клубе, мужчины глазели на нее даже больше, чем на меня.

Тем вечером она заехала за мной на своем маленьком зеленом «Фольксвагене»-«жучке».

Я решилась, наконец, вылезти из старой пижамы, приняла душ и облачилась в белое платье без рукавов. И спустилась вниз, даже не накрасившись.

При моем появлении Сиэр радостно завопила и бросилась ко мне на шею:

— Ах ты, несносная девчонка! Как ты могла жить без меня все это время!

У меня перехватило дыхание: а ведь она права. При моей эксцентричности и уязвимости я действительно долго бы не протянула без сочувствия друзей. И я просто ответила: