До него еще никто из деятелей русской культуры не выступал в Америке с такими лекциями. Кропоткин был первым. Он вовлек американских слушателей в первопроходческое путешествие по русской литературе. В предисловии к первому английскому изданию книги с этими лекциями он писал в январе 1905 года: «Принимая приглашение прочесть вышеупомянутый курс, я вполне сознавал лежащие передо мной трудности. Трудно читать лекции или писать о литературе какой-нибудь страны, когда эта литература почти неизвестна слушающей или читающей публике… Есть всего три или четыре русских писателя, сочинения которых имеются в хороших и более или менее полных переводах…

Но несмотря на указанное серьезное затруднение, дело заслуживало того, чтобы попытаться его выполнить…» Безусловно, были полезны для Кропоткина, давно заинтересовавшегося феноменом оледенения, походы его с И. С. Поляковым, участником Олёкминско-Витимской экспедиции, в Альпах, когда был посещен крупнейший в этой горной стране Большой Алечский ледник.

Кропоткин считал, что география должна быть наукой о законах, управляющих процессами изменения лика Земли, в том числе и тех, что вызваны деятельностью человека. Он не признавал «бесчеловечной» географии. Важнейшая задача географии заключается, по его мнению, в том, что она учит людей братству и солидарности, независимо от принадлежности к той или иной национальности, что особенно необходимо в эпоху войн, национального самомнения и шовинизма. География опровергает предрассудки и создает представления, более отвечающие человечности.

Несколько особняком в его творчестве стоят статьи «Преподавание физиографии» и «Какой должна быть география?». Их можно отнести к разряду педагогических статей, но в них, безусловно, есть и теоретическое содержание. Кропоткин отстаивал право географии на самостоятельное место в системе наук, утверждая, что предмет ее исследований — раскрытие законов Земли в целом. Ее задача — «составление единой живой картины из многих отдельных элементов, выявление ее как гармоничного целого».

В книге «Современная наука и анархизм», впервые изданной в Лондоне (на русском языке) в 1901 году, Кропоткин показал, что в развитии естественных наук очень важна свобода мышления, не скованная догмами и приверженностью установившимся, привычным взглядам. Главное — «развить смелость в молодых умах». Но для того чтобы сказать то, что пока еще находится за пределами современной науки, еще не познано ею, нужно быть уверенным, что оно существенно отличается от того, что мы знали до сих пор. Одно это ощущение уже является громадным знанием об этом неизвестном. Он писал: «Если мы знаем что-либо о Вселенной, о ее прошлом существовании и о законах ее развития, если мы в состоянии определить отношения, которые существуют, скажем, между расстояниями, отделяющими нас от Млечного Пути и движениями солнц, а также молекул, вибрирующих в этом пространстве; если, одним словом, наука о Вселенной возможна, это значит, что между этой Вселенной и нашим мозгом, нашей нервной системой и нашим организмом вообще существует сходство структуры.

Если бы наш мозг состоял из веществ, существенно отличающихся от тех, которые образуют мир солнц, звезд, растений и животных; если бы законы молекулярных вибраций и химических преобразований в нашем мозгу и нашем спинном хребте отличались бы от тех законов, которые существуют вне нашей планеты; если бы, наконец, свет, проходя через пространство между звездами и нашим глазом, подчинялся бы во время этого пробега законам, отличным от тех, которые существуют в нашем глазу, в наших зрительных нервах, через которые он проходит, чтобы достичь нашего мозга, и в нашем мозгу, то никогда мы не могли бы знать ничего верного о Вселенной и законах, о постоянных существующих в ней отношениях. Тогда как теперь мы знаем достаточно, чтобы предсказать массу вещей и знать, что сами законы, которые дают нам возможность предсказывать, есть не что иное, как отношения, усвоенные нашим мозгом.

Вот почему не только является противоречием называть непознаваемым то, что неизвестно, но все заставляет нас, наоборот, верить, что в природе нет ничего, что не находит себе эквивалента в нашем мозгу — частичке той же самой природы, состоящей из тех же физических и химических элементов, — ничего, следовательно, что должно навсегда оставаться неизвестным, — то есть не может найти своего представления в нашем мозгу…»[71]

Подобные размышления он считал вполне допустимыми и при решении социальных вопросов. Он был современником философа-позитивиста Герберта Спенсера, который вместе со своим учителем Огюстом Контом оказал значительное влияние на философские взгляды Кропоткина. Он познакомился со взглядами Спенсера еще в юности, когда вместе с братом переводил на русский его книгу «Основы биологии». Его привлекли попытка английского философа выстроить единую, синтетическую науку и его понимание общества как своеобразного организма. Интересной показалась и идея единого подхода к изучению естественных и общественных наук, исходя из представления о единстве природы, общества и человека. При этом он не во всем соглашался со Спенсером, критикуя его, в частности, за прямой перенос борьбы за существование из природы в общество.

Биосоциология — важнейшее научное направление британского периода жизни Кропоткина. Много лет отдал он разработке биосоциологической теории взаимной помощи, которую он считал более важной для эволюции, чем борьба за существование. Статьи на эту тему в «Nineteenth Century» и книга «Взаимная помощь как фактор эволюции», вышедшая в Лондоне в 1902 году, имели огромный успех в Англии и в других странах, на языки которых была переведена книга. Столь же популярны были статьи «Нравственность природы» и «Этический урок природы», первоначально прочитанные Кропоткиным как лекции.

Элементы анархизма, одного из древнейших общественно-политических течений, присутствуют еще в учении греческого философа V века до н. э. Зенона Элейского, утверждавшего, что человек должен жить согласно природе, и погибшего в борьбе с тиранией. Они усматриваются и у предтечи христианского мировоззрения Платона, и у философов-киников Древней Греции. Наиболее известен из них Диоген, отказавшийся признать авторитет великого Александра Македонского. Наивысшим благом для человека киники провозглашали духовную свободу и неподчинение власти. Несомненно, анархистами были первые христиане, преследовавшиеся римскими властями. Мотивы анархизма присутствуют в философии Жан Жака Руссо, противопоставлявшего общество природе, разоблачавшего безнравственность государственной власти. Первым попытался изложить анархизм как учение в конце XVIII века английский писатель Уильям Годвин. Затем крупнейшим теоретиком безвластия стал Пьер Жозеф Прудон[72], первый, кто сам сказал о себе: «Я — анархист». Безусловно отрицавший государство, он отстаивал право на мелкую частную собственность и полагал возможным осуществить социальную революцию мирным путем, Маркс охарактеризовал его как идеолога мелкой буржуазии.