– Мы, как масло в лампе, – пробормотал Сейфуллах, скрипя сапогами на стальном пруте.

– Что? – не понял Регарди, прислушиваясь к звукам падающей на дно крови. Самодельный жгут помогал плохо.

– Все видят сосуд для масла, но никто не знает, сколько масла в нем осталось, – прошептал Аджухам. – Когда масло кончается, лампа гаснет. Когда провидение изменяет человеку, его жизнь кончается. Мое масло кончилось там, в Балидете. Я пустой, никому не нужный сосуд. Наша миссия не имела смысла с самого начала. Города нет. Ты ведь тоже чувствуешь это, я знаю.

– Ерунда, – буркнул халруджи, чувствуя, как скользит глина под сапогами. – Мы просто упали в колодец, вот и все. Дорога там, наверху, ждет нас.

– Мы каждый день что-то теряем, – не обратив на него внимания, продолжил Сейфуллах. – Иногда больше, иногда меньше, но потери неизбежны. Это напоминает шаги барана к тому месту, где разделывают мясо. Время, отведенное нам, истекло слишком быстро. Когда я услышал рассказ Шупелая, в горле вырос ком из колючек, который с тех пор не дает мне дышать. Наша семья знакома с Антофом. Он честный, порядочный человек и опытный караванщик, исходивший не одну арку. Такие люди умеют отличать мираж от правды. Это очень больно, Арлинг, очень…

– Боли нет! – прошипел Регарди, злясь, что реакция Аджухама, которую он так долго ждал – сначала, когда они были в Самрии, а потом, когда шли по такыру, – случилась именно сейчас.

– Я расскажу тебе одну историю, – уже спокойнее продолжил халруджи. – Однажды мы с иманом заночевали в пустыне. Было холодно, и учитель стал кипятить воду для чая. Когда напиток был готов, он попросил меня налить ему кружку. Наш чайник был старой, медной утварью, купленной по дороге у керхов. Ему было лет десять, а может, больше. Стоило мне прикоснуться к деревянной рукоятке на дужке, как она отвалилась, а я схватился ладонью за нагретый металл. И хотя ожог был легким, в тот момент мне казалось, что я лишился, по меньшей мере, руки. Я не вытерпел и закричал от боли. Учитель же, вместо того, чтобы проявить сочувствие, громко рассмеялся. Мне хотелось задушить его на месте. Знаешь, что иман сделал, когда его приступ веселья кончился? Подойдя к костру, он молча взял чайник и, налив полную кружку еще булькающего кипятка, выпил ее залпом. А потом сказал: «Боли нет!». Боли нет, Сейфуллах. И ты сейчас полезешь наверх этого чертового колодца.

Этот монолог оказался слишком длинным и занял у него чересчур много сил, чем воспользовался осьминог, вьющийся вокруг раненой ноги. Регарди мог сколько угодно рассказывать о мужестве учителя, но проклятой твари было наплевать. У нее оказались острые зубы, которые с удовольствием вгрызлись в его плоть и нервы.

– То, что ты рассказал мне, и то, что происходит сейчас – разные вещи, – возмутился Аджухам, и это было уже хорошо. Пусть лучше он злится, чем предается унылым рассуждениям о конце жизни. Хотя порой его собственные мысли удивительным образом совпадали с тем, что творилось сейчас в голове у мальчишки.

– У тебя были физические страдания, а у меня душевные, – почти обиженно сказал Сейфуллах, и по его тону было понятно, что момент слабости миновал. – По мне, так лучше лишиться ноги, чем выносить страдания сердца.

– Поверь, – усмехнулся Регарди, – ни черта это не лучше. Любая, даже самая сильная душевная рана со временем заживет. Не без следов, конечно, но затянется, зарастет тонкой, бледной кожей других чувств и эмоций. А вот новая нога у тебя не вырастет. Нужно выбираться отсюда. До верха где-то с дюжину салей, не так уж много. Упрись спиной в одну стену и быстро перебирай ногами по другой. У тебя получится.

– Я не учился акробатике, – огрызнулся мальчишка. – К тому же наверху керхи. В плен я не хочу, а здесь, по крайне мере, не жарко.

– Сейфуллах Аджухам, – не выдержал Арлинг. – Если ты сейчас не полезешь наверх, клянусь, я столкну тебя вниз. И сделаю это, хотя бы потому, что однажды ты заставил меня метать нож в маленькую девочку, чтобы тебя развеселить.

– Ты это помнишь? – удивился Сейфуллах. – Я тогда был пьян и не в духе. Я, между прочим, тоже тебе могу многое припомнить. Ни один слуга не готовит кофе так мерзко, как ты.

Регарди показалось, что мальчишка сконфузился. Если так, то цель была достигнута. Пусть он лучше мучается угрызениями совести и злится на него, чем думает о Балидете. А вот с осьминогом стоило что-то сделать.

– Сейфуллах! – Арлинг не хотел кричать, но тварь перешла в активное наступление.

– С ума сошел, – пробурчал мальчишка. – До верха дюжина салей, сам сказал. Я больше трех не осилю, черт возьми. Кстати, почему бы тебе не отправиться туда первым?

– Арх, – прошипел Регарди, стараясь держать себя в руках. – Потому что, если ты сорвешься, то упадешь не на меня, а на дно колодца. Как ты думаешь, в каком случае у тебя больше шансов выжить? Достань свой клинок, будешь помогать им себе при подъеме. Давай, Сейфуллах, у тебя все получится. Если сорвешься, я буду рядом. Дальше меня не пролетишь. Мы не можем висеть здесь вечность. Если прут под тобой уйдет в стену, а это может произойти прямо сейчас, колья, которыми утыкано дно колодца, проткнут тебе горло.

Наступило молчание, прерываемое тяжелым сопением мальчишки и его собственным дыханием – едва слышным. Каким-то образом ему удалось спрятаться от осьминога, но его могло выдать любое неосторожное движение.

– Хорошо, – наконец, откликнулся Аджухам. – Почему бы не полетать еще раз. Ты следом?

– Да.

Врать было нетрудно, потому что все его тело вдруг стало удивительно легким. Даже нога, которая упиралась в противоположную стенку колодца, перестала дрожать, став почти невесомой. Это было хорошо. Ему понадобятся все его силы, чтобы поймать Сейфуллаха, если он сорвется.

Медленно вытянув руку, Арлинг почувствовал, как обрадовался осьминог, на этот раз выбрав местом для атаки плечо, в который попал камень, сбивший его в колодец. В груди что-то щелкнуло, породив разряд молнии, который прошел по телу и пропал в области раненой ноги.

Слушая, как Аджухам карабкался по тоннелю колодца, осыпая его мелкими камнями и каплями пота, Арлинг думал о Дороге Молчания. Ему никак не удавалось вспомнить, что говорила Книга Махди о том случае, когда халруджи не мог последовать за своим господином, зная наверняка, что тому грозит гибель. Он не чувствовал керхов, но они все еще могли быть там, на тропе. Потеря крови и осьминог мешали сосредоточиться. А если он послал мальчишку на верную смерть? Что лучше – погибнуть от сабли кочевника или быть проткнутым копьем в древней ловушке?

– Я почти дополз, вижу свет, – прокряхтел сверху Сейфуллах. – Давай, теперь твой черед. С кинжалом действительно легче, попробуй сам.

Арлинг с лязгом вынул из ножен джамбию, но втыкать ее в глину не собирался. Жаль, что у него не было с собой моханы или хотя бы журависа. Эти кучеярские дурманы сейчас бы не помешали.

– Господин, – прохрипел он. – Будьте осторожны. Я слышу керхов. Лучше подождите в колодце, их много.