– Кто это?

– Кузнецо-ов! – хором рявкнула аудитория.

– Ну-ну, – майор покачал головой и вскоре продолжил свой познавательный рассказ.

Признаться, мы б могли повествовать о Владике, но трагичность ситуации в том, что нельзя, нельзя ни в коем разе сползти нам в анекдот, вляпаться в несерьезность, – слушайте, мы же доносим реальные данные о реальном лице, и это должно как-то даже возвысить момент. Поэтому будем коротки. Конечно, всегда есть в запасе разные случаи из его биографии – обширной и нетривиальной, и как тут не вспомнить о лагерях.

Сколь много удивительного фольклора порождают военные лагеря! Одна только песенка: «Мы за мир, но наши автоматы не дают забыть, что мы – солдаты!» Одна эта песенка, зародившаяся где-то в окопе полного профиля под скрежет наезжающей БМП «синих»… Ах, эти песни, эти песни… все они – часть одной системы…

Ну да ладно, вернемся же и к Владику. Вспомним, как он опоздал на сборы. Опоздал, имея право на опоздание! Группа древнемирников ездила отдавать студенческий привет дружественным лейпцигским театралам. Наши ребята получили по такому случаю официальное разрешение от самого начальника военной кафедры опоздать на три дня, но Владик… Он сбежал с вокзала, он добрался до места дислокации палаточного городка немедленно! Он даже не заехал к дедушке. Он так спешил, что, боясь пропустить поезд, не стал искать парикмахерскую и, уже в дороге на сборы, воспользовавшись вагонным туалетным зеркалом, стоя в тряском сортире, безопасной бритвой, насухую, оскоблил себе голову! Попробуйте-ка сами повторить этот спартанский поступок. Голова курсанта Кузнецова… Господи, да когда матрос Дьяковенко под общий хохот в палатке добривал бедного мученика… непохмеленная рука североморца дрожала, а в глазах застыл ужас, отвращение, сострадание – как это все передать, нет, никак этого не передать словами. Владик скрипел зубами – но молчал, рука матроса дрожала, но новых порезов не нанесла – она оказалась очень ласковой, эта видавшая виды рука.

Но дальше, дальше – читатель, вы нам не склонны верить, мы чувствуем это, отсюда и постоянные ссылки – есть, есть свидетели, их целая рота, да что там – батальон! Ибо кто не знал на сборах, как с первого же дня прибытия в часть боролся Владик за место почтальона! Как, раньше всех вставая, бежал к шлагбауму, брал скатанные в рулон газеты и доносил их бегом до офицерской комнаты. Ибо… Вы Догадались? Держим пари – вы не догадались: Владик радел за место почтальона ради ефрейторской должности, ради права нашить на чистый погон одну золотую полоску, ради права сравняться в строю с ветеранами. Неважно, что после сборов всем без исключения присваивались две лейтенантские звездочки. Неважно! Владик следовал заветам деда, Владик… У кого поднимется рука… кто посмеет назвать его непоследовательным, да и где сегодня найти примеры такой стойкости? Где? Старгородцы они такие – надеюсь, вы понимаете?

А случай с генералом? Случай с генералом-инспектором, что приехал в расположение части, с генералом, которого ждали два дня и две ночи. И оба эти дня, самую жаркую часть суток, Владик стоял на посту у грибка, добровольно вызвавшись нести тяжкое бремя солдатской жизни. Он мечтал быть замеченным. Он мечтал, но… (правда! правда! правда!) желудок подвел его – он нашел подмену – на пять минут! Но их-то и хватило. Владик из кустов наблюдал за генералом, он смотрел, как генерал в окружении свитских офицеров беседует с подменившим его Мелконяном, с Артурчиком Мелконяном, проигравшим матросу Дьяковенко «подсменку» в тюремное очко. Владик стоял в кустах и, по свидетельству очевидцев, жрал ногти.

Начальству донесли о его переживаниях – Владик был особо отмечен на последней линейке и, возвращаясь домой в электричке, был излишне возбужден.

А как Владик наказал боксера академика Бойцова? О, это особый случай! На последнем курсе Владик подобрал где-то около «Безрукого» дворняжечку. Она была уморительное существо, привыкшее допивать пиво за сердобольными клиентами этого университетского заведения, умела стоять на задних лапах и, видимо, когда-то имела косвенное отношение к болонкам. Имя притом собачка получила крепкое – «Туз». Пытающиеся сюсюкать, называть песика Тузик или Тузичек, получали решительный отпор – мощный горловой голос Кузнецова прерывал их немедленно: «Собаку зовут Туз, ясно?» После чего из-за Владиковой спины обычно выставлялся Коля Большой, и… все кончалось мирно или не очень мирно – смотря по обстоятельствам.

Итак, Владик стал обладателем Туза, семенившего за хозяином повсюду и преданно дожидавшего своего властелина на газончике около здания гуманитарных факультетов. Они были неразлучны. Они ездили в электричке домой – для Туза был заведен специальный транспортный рюкзачок. Высовывающаяся оттуда мордочка выглядела так умилительно, что неизменно вызывала восторг, и никогда, заметьте, никто не сказал ничего предосудительного об этом замечательном существе.

И вот – случилось же такое.

Владик прогуливался около главного здания МГУ вместе со спокойно семенившим Тузом. Параллельным курсом с собакой прогуливался академик Бойцов – основоположник советской индологии, выводящий происхождение славян из недр Индостана. Академик находил тому много доказательств. Интересующихся проблемой всерьез позволим себе отослать к его научным трудам, список коих помещен на последних страницах памятного сборника «Академику Бойцову 80 лет». Итак, ничего не предвещало трагедии. Хозяева и собаки шли на сближение, как вдруг огромный боксер Прана академика Бойцова в один прыжок подскочил к бедному Тузу и, представьте себе, без предварительного обнюхивания перекусил малышу лапу. Владик, как рассказывали очевидцы, не растерялся. Он бросился к университетской изгороди, вырвал копье – да-да! – чугунное копье изгороди (плохо ли оно было приварено, хорошо ли – не знаем) – только… Этот воспитанный в римском духе солдат не дрогнул – боксер был проткнут и издох тут же, на руках у онемевшего сперва академика. Далее академик бежал, бросив на поле боя бездыханный остов любимого пса, а за ним до самого подъезда несся тяжеловооруженный гоплит, размахивавший окровавленным копьем. Копье это потом, в припадке справедливой мести, сокрушило ни в чем не повинную телефонную будку.

Что сказать больше? Владик успел сориентироваться и ускользнул от наряда милиции, Туз тоже куда-то сгинул, и дальнейшая его судьба неизвестна, знаем только, что Владик очень переживал пропажу и даже вынашивал планы поджога бойцовской дачи.

Вообще на последнем курсе Владика преследовали несчастья. Перед самым дипломом в госпитале ветеранов войны скончался старый Кузнецов-дед. Владик остался один в двухкомнатной люберецкой квартире. Смерть деда он пережил тяжело – ездил летом на шабашку и поставил деду памятник с пятиконечной звездой, как тот просил и как полагается ветеранам всех сражений советской истории. Естественно, что отпевания никакого не было, но почему-то Владик заказал на Ваганькове Сорокоуст. Диплом он защитил уже кое-как – после смерти деда он, говорили, крепко запил, отработал по распределению несколько месяцев в люберецкой школе, но был выгнан по печально известной всем инакомыслящим тех лет статье о «профнепригодности».

Потом след его надолго затерялся. Кто-то встречавший его говорил нам, что Владик приходил в военкомат – просился в Афганистан, причем предлагал тамошним военным свой план ведения боевых операций, но не прошел медкомиссии. Где-то он мыкался все эти годы, как историк, конечно, не работал. Видали его в начале перестройки на Пушкинской площади – одного в толпе, яростно спорившего с наседающим людом. Видали, да побоялись подойти.