– Двадцать пять, – сказала Лил.

– Играла когда-нибудь раньше? – спросил мистер Грегори.

Лил встала.

– Нет, и не собираюсь.

– Она правда идеально подходит, – сказал я.

Лил посмотрела на меня так, как будто хотела запустить остатки малинового шербета мне в физиономию.

– Правда, – сказал я.

Лил снова посмотрела на мистера Грегори. И улыбнулась – этак сладенько. А потом показала на меня.

– А для него у вас роль есть? – спросила она.

Мистер Грегори покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Для мальчика нету.

Я улыбнулся Лил – этак сладенько.

– Может быть, голос Берты Мейсон? – спросила миссис Уиндермир.

– Голос Берты Мейсон? – спросил я.

– Ты можешь вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет? – спросила миссис Уиндермир.

– Я сто раз слышала, как Дуг вопит именно так, – сказала Лил.

Я посмотрел на нее.

Она улыбнулась мне еще слаще.

– Нет, не могу, – ответил я.

Лил посмотрела на мистера Грегори и пожала плечами.

– Если он не будет вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, то я не буду играть Хелен Бернс.

– Значит, ты не будешь играть Хелен Бернс, – сказал я.

– Отлично, – сказала она.

– Отлично, – повторил я.

Честно говоря, я уже пожалел, что мы не убрались из этой кухни сразу после того, как разложили продукты.

– Значит, точка, – сказала миссис Уиндермир.

– Точка, – повторил я.

– Увидимся через неделю, Тощий Посыльный, – сказала миссис Уиндермир.

– Увидимся, – повторил я.

– Отлично, – сказала она.

– Отлично, – повторил я.

Мы с Лил поставили свои вазочки с ложками в раковину и пошли к двери.

– До свиданья, мистер Грегори, – сказала Лил.

И это была ошибка. Ей не надо было задерживаться, чтобы сказать до свиданья. Это как в фильмах ужасов, когда героиня, которой грозит страшная смерть, могла бы спастись, если бы сделала еще один шаг, но она задерживается, чтобы сказать что-нибудь вежливое или вроде того.

Я взял Лил за руку. Мы были почти на самом пороге.

– Грегори, – громко сказала миссис Уиндермир, – что вы сделали со Снежной Цаплей, которую я вам дала?

Я остановился.

– По-моему, я вам уже сказал: ничего я с ней не делал. Я терпеть не могу птиц. В том числе нарисованных.

– Я подумала, а нельзя ли найти ей место получше, чем в свернутом виде у вас в чулане?

Я обернулся.

– Например… – сказал мистер Грегори.

– Снежная Цапля? – спросил я.

Миссис Уиндермир повернулась ко мне.

– Да.

И снова к мистеру Грегори:

– Например, кому-нибудь подарить?

– Снежная Цапля? – опять спросил я. – Одюбоновская?

– Извини, Тощий Посыльный. Да, мы могли бы подарить ее кому-нибудь, если он, допустим, поможет нам с постановкой. – Миссис Уиндермир подперла подбородок рукой. – Так, просто в голову пришло.

Я посмотрел на Лил.

– Хелен Бернс – шикарная роль, – сказал я.

– Послушай… – сказала Лил.

– Почему бы нам всем не сесть и не съесть еще по одной порции малинового шербета? – спросила миссис Уиндермир.

* * *

Вы ведь помните Снежную Цаплю, правда?

Если бы вы видели эту Снежную Цаплю, если бы видели, как она прекрасна, если бы видели, как потрясающе она выглядит в книге Одюбона – тогда вы тоже согласились бы вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.

Обязательно согласились бы.

Нам не сразу удалось уговорить Лил играть Хелен Бернс, хотя это и правда шикарная роль, даже несмотря на то, что она умирает. Рассказать вам, как я наконец ее уговорил? Это случилось в понедельник. На географии. Когда мистер Барбер объявил, что в этом году нам нужно будет сделать еще одну самостоятельную под названием «Роль транспорта в развитии страны». А когда мистер Барбер спросил: «Есть пара, которая согласна взяться за Трансконтинентальную железную дорогу в США?», Лил подняла руку и сказала, что готова взяться за нее вместе со мной.

– Ты не против, Дуглас? – спросил мистер Барбер.

Лил посмотрела на меня и сказала одними губами: «Хелен Бернс».

– Конечно, я за, – ответил я.

Попробуйте угадать, кому предстоит сделать практически всю эту работу, притом что одному из нас досталась настоящая роль в бродвейском спектакле с настоящими словами, а другому надо только сидеть за кулисами и вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, и этот другой профилонил самостоятельную по Новой Зеландии, так что тот, у кого настоящая роль в бродвейском спектакле, решил, что тому, у кого нет настоящей роли в бродвейском спектакле, пора бы как следует попотеть!

Я начинаю думать, что я все-таки придурок.

Но стоит мне подумать, что я придурок, как я вспоминаю Снежную Цаплю.

Если бы вы видели эту Снежную Цаплю…

* * *

Когда мистер Барбер узнал про бродвейский спектакль, он сказал, что нам с Лил придется очень много репетировать и поэтому он готов принять у нас самостоятельную по Трансконтинентальной железной дороге всего в пятьсот слов – больше ему не надо. (Я не смотрел на Лил, когда мистер Барбер это говорил. Она-то вряд ли улыбалась, а вот я – да.) Когда про бродвейский спектакль узнал мистер Макэлрой, он решил посвятить целый урок роли актеров в мировой истории, но единственным актером, которого мы все вместе смогли вспомнить, был Джон Уилкс Бут[12]. «Наверное, актеры в конце концов не так уж важны, – сказал мистер Макэлрой. – Например, разве можно представить себе, чтобы актер стал президентом Соединенных Штатов?» И он был прав – нам не удалось себе это представить. Когда про бродвейский спектакль узнала миссис Верн, она отложила в сторону решения уравнений с двумя неизвестными и весь урок рассказывала нам о том, как она сама играла на сцене, когда училась в университете. В ее ролях было много слов на греческом, которые она помнила до сих пор, но я не собираюсь их здесь записывать, потому что даже не знаю, как.

Когда про бродвейский спектакль узнала мисс Купер, мне показалось, что она сейчас взлетит к потолку прямо у нас на глазах. Она сказала, что давно уже не слышала такой хорошей новости. Нам придется раньше времени покончить с Введением В Поэзию, сказала она, и перейти прямо к Введению В Современную Драму, чтобы всем классом поддержать Лилиан и Дугласа. А сейчас попрошу вас всех сдать свои поэтические антологии.