японский предмет мебели, низкий деревянный каркас стола, накрытый футоном или тяжёлым одеялом, на который сверху положена столешница. Под одеялом располагается источник тепла, часто встроенный в стол). Купер сидел за письменным столом и был занят изучением чего-то важного в своём ноутбуке, а Марк этим вечером не пришел – очевидно, всё ещё переживает из-за моей невзаимности. С Летисией было легко и интересно: она любила поговорить, а я из слушателей, так что мы отлично подходили друг другу и составляли собой гармоничную компанию. Только что она рассказала о том, что совместное чтение со мной её вдохновило начать собирать собственную библиотеку, начало которой уже положено: двенадцать книг на подоконнике, пять из которых подарены мной. Обсудив это, мы уже минуту, как лежали молча, так что я решила спросить:

– Почему вы пригласили на празднование вашей свадьбы только меня и Марка? Как же ваши родственники и традиционное празднество?

– У Купера с родственниками всё сложно: бедная и многодетная семья – сложные родители, семеро сыновей и все в разброс друг от друга. С родителями Купер совсем не ладит, да и с братьями тоже не особенно. У него нормальные отношения только с двумя братьями, которые младше него. Старшие – семейники с кучей детей и меняющимися женами, алиментами, да еще и проблемами с законом. У всех свои сложные жизни, все пытаются сводить концы с концами. Откровенно говоря, четыре старших брата неблагополучны и с двумя из них вообще лучше не связываться.

– Но двое братьев, младшие, нормальные, да?

– Да. Спайк младше Купа на три года, а Коди младше Спайка на год. Кстати, Спайк через три дня приезжает в Хамптон на поиски работы – он выучился на электрика, так что нам, видимо, пару недель придется потесниться. В следующем году, вроде как, сюда собирается подтянуться и самый младший – Коди. Ведь этим ребятам больше и не к кому тянуться, кроме как к Куперу. У Марка, кстати, тоже проблемы в семье: родители в разводе, есть младшая сестра, с которой он не общается с тех пор, как мать во второй раз вышла замуж. Сестра, вроде бы, уже достаточно взрослая, старшую школу оканчивает, и с отчимом ладит.

Рассказчица замолчала. И это показалось мне странным. Потому что вместо того, чтобы закончить рассказ своей историей, она вдруг перескочила на историю стороннего человека – Марка. Но хотя она и лежала на расстоянии вытянутой руки от меня, и смотрела в потолок, я видела, как она кусает губы – она кусала их так только тогда, когда ей хотелось сказать что-то ещё, но её одолевали сомнения. Если спрошу – она обязательно ответит, если промолчу – может не решиться сказать ещё хоть что-то по этой теме.

– А что твои родственники? – сделала выбор я.

– А я сирота.

– Оу, мне жаль…

– Нет, ты не подумай, будто я из тех несчастных, родители которых погибли. У меня другое. Мать отказалась от меня в роддоме. В итоге я всё детство кочевала по фостерным семьям. К восемнадцатилетию чувствовала себя подержанной игрушкой, перебрасываемой из коробки в коробку: вроде бы и ненужная, и уже потёртая, но всё равно яркая и блестящая, так что выбрасывать жаль, – Лети вдруг вздохнула так, будто попыталась стряхнуть невидимую тяжесть со своих лёгких, но эта попытка явно не увенчалась успехом. Мне вдруг стало её жаль. – Четыре года назад я нашла её. Свою мать. Дурочка, я надеялась, что она или обрадуется, или хотя бы выразит сожаление о том, что бросила меня. А еще я думала, что она будет какой-нибудь уставшей пьянчужкой, которая будет нуждаться в дочерней заботе. Всё оказалось совсем не так. Она оказалась здоровой сорокалетней женщиной, пышущей ухоженностью и благосостоянием человека среднего класса. Её жизнь была налажена: хорошо зарабатывающий муж, взрослый пасынок, работа секретарем в престижной фирме по производству строительных красок в Бостоне. И я ей не была нужна. Никогда. Она не жалела о том, что оставила меня сразу после родов. Благодаря этому выбору, как она выразилась, её жизнь в итоге сложилась очень даже неплохо – она выбралась из бедности, обзавелась благонадежным мужчиной, приличной квартирой и стабильной работой. Наша встреча закончилась тем, что она попыталась подкупить меня: совала мне деньги, чтобы я никому не болтала о нашей родственной связи, ведь это могло бы не только испортить её репутацию, но и разрушить её брак – её муж не знает о том, что у нее была дочь, и вообще думает, будто она бесплодна, в то время как на самом деле она сразу после моего рождения перевязала себе маточные трубы, чтобы больше никогда не забеременеть. Из полезного, что я узнала от неё: мой отец был каким-то проезжим байкером, с которым она, как она выразилась, “кувыркалась” одну неделю, после чего он укатил дальше на юг, а она заметила свою беременность слишком поздно для безопасного аборта. То есть она предпочла бы убить меня ещё в своей утробе, но шанс упустила… Сказала, что мой биологический отец был такой же черноволосый и кудрявый, как и я. Она, знаешь, оказалась шатенкой, и её волос совсем не крутился…

Лети резко замолчала, как будто невидимый ком придавил её горло.

– Мне жаль, – я положила руку на её плечо. Лети резко замотала головой:

– Пустяки. Я уже пережила это. Но вот мне интересно, будут ли кудриться волосы у наших с Купером детей, – с этими словами она резко перевернулась на живот и достала из-под пледа котацу глянцевый журнал. Положив его между нами, она открыла его на заложенной странице и ткнула указательным пальцем в центр страницы. – Смотри какой чудесный, даже не верится, что этот дом продается здесь, в Хамптоне, на окраине города. Я видела его один раз, когда мы с Купом ездили в аквапарк. Правда ведь чудесный?

Я посмотрела на фотографию дома, который и вправду выглядел прекрасно: двухэтажный, но не огромный, обит белоснежной вагонкой, с панорамными окнами, кажущийся просторным и полным света.

– Да, он хороший, – согласилась я.

– Я всю жизнь кочевала по домам с тесными комнатами, наверное поэтому всегда мечтала о большом и просторном доме, в котором у каждого моего ребёнка будет личное пространство. Смотри, какое у него роскошное крыльцо, и задний двор в цветах, а вот тут можно было бы поставить детские качели. Наверное, долго будет продаваться в нашем-то городе.

– Почему же? – непонимающе посмотрела на собеседницу я.

– Смотри какая цена. Двести пятьдесят тысяч долларов. Кто же его купит? Да, пусть он сделан из самых