— Без комментариев. И какое отношение это имеет к Брэдли? Брэдли-то он не убивал.

— Знаю. Но с кармической точки зрения это еще не значит, что он не преступник.

Мы въехали в Асок, и полковник покачал головой:

— Точно как мой долбаный брат.

Движение стало плотнее. Теперь я понял, куда мы едем. А полковник догадался об этом. Он посмотрел на меня в зеркальце заднего вида.

— Просто ради интереса — что ты делал в госпитале?

— Не ваше дело.

— Уоррен когда-нибудь пользовался его услугами?

— Насколько мне известно, нет.

Полковник отвернулся.

— Почему мне не нравится такой ответ?

Как я и предполагал, мы направлялись на Рашада-стрип. Представьте себе город пороков Лас-Вегас. Неоновая восточная архитектура, довольно вульгарная, наподобие свадебного торта. Вообразите, что здесь ночью приходится надевать темные очки и днем неон успешно соперничает с солнцем, а большинство реклам содержит слово «массаж». Машина скользнула на территорию отеля «Эмеральд», и лакеи одновременно открыли все четыре дверцы «лексуса». Их обучили оказывать такую услугу коротышкам японцам с астрономическими банковскими счетами, поскольку европейцы появляются в этом отеле нечасто. Хотя в последнее время я начал сомневаться, европеец ли вообще Сильвестр Уоррен.

Я стоял в окружении двух своих сторожей и наблюдал, как полковник пересек просторный вестибюль и заговорил с одним из двенадцати портье, который отвесил ему поклон. Даже на расстоянии ощущалось возникающее при упоминании фамилии Уоррена почтение. Викорн мотнул нам головой, и мы присоединились к нему перед дверями лифтов. Мы сели в тот, что поднимался в пентхаус. Когда на табло кабины загорелась цифра 33, мы вышли и оказались в другом вестибюле. Нас приветствовала молодая женщина в синем с золотом саронге и проводила в помещение размером со школьный зал, с окнами с пола до потолка, с просторными диванами и орхидеями в хрустальных вазах. В профиль к нам стоял худощавый человек в смокинге, сшитом по моде двадцатых годов. Мои сторожа остались на первом этаже, и только полковник и я поклонились хуну. К моему удивлению, он ответил нам тем же — правильно и в нужный момент. По этикету важный человек может вообще не кланяться такой мелюзге, как мы. Но его жест был исполнен изящества, и это не укрылось от Викорна. Еще недавно полковник ругался в машине, а теперь демонстрировал почтение и расплывался в улыбках перед этим источником богатства и власти.

— Добро пожаловать в Шангри-Ла.

Уоррен широко улыбнулся, и в его улыбке, кроме всего прочего, промелькнула самоирония. От такого непробиваемого коварства у меня упало настроение. Он превосходно контролировал свои чувства, а весь его облик наводил страх. Хороший загар, знакомая по фотографиям филигранная цепочка на левом запястье, аромат дорогого одеколона и безжалостные серо-голубые глаза, которые как будто говорили, что любовь — это всего лишь средство достижения конца, а обожание — вид маскировки в джунглях. Нас настолько подавляла аура Уоррена, что потребовалось не меньше минуты, чтобы мы с полковником заметили, что в комнате находится кто-то еще.

— Вы, конечно, знакомы с полковником Сувитом, суперинтендантом Пятнадцатого района?

Я почтительно поклонился плотному, с бритой головой мужчине в полковничьей форме, а не слишком удивленный Викорн только кивнул. Присутствие Сувита меня потрясло, и в немалой степени оттого, что явилось откровенным подтверждением моих худших опасений: мне не дадут продвинуться ни в профессиональном, ни в личном плане. Я буду словно птица биться о стекло, пока не упаду от изнеможения и не присоединюсь к другим птичьим трупикам. Моя голова закружилась.

— Я попросил полковника Сувита прийти, поскольку мне известно, что именно он отвечает за территорию, где обнаружили покойного Уильяма Брэдли. Мы с полковником много лет знаем друг друга, и я обрадовался, что у меня появился повод насладиться его обществом. — Фраза получилась немного цветистой, поскольку Уоррен говорил по-тайски, а мы обожаем подобный стиль. Одновременно он наблюдал за мной и, постигнув мою суть, вздохнул с облегчением. Как он и предполагал, я не представлял для него угрозы. Он видел меня насквозь. — К сожалению, в нынешнюю поездку я почти не располагаю временем. — Он помолчал, словно искренне не знал, что сказать. И скользнул глазами по Сувиту, но тот оставался непроницаемым. Этот американец был недоступен для моего интуитивного восприятия, даже его вибрации находились под строгим контролем, словно он жил, отгородившись от окружающего мира щитом. — Поэтому я предлагаю следующее — думаю, что это в интересах каждого: я расскажу то, что знаю, а если что-то упущу, детектив Джитпличип задаст мне вопросы.

— Уверен, хун Уоррен, вы ничего не упустите и детективу не придется задавать вам ни единого вопроса. — Сувит даже не удосужился посмотреть в мою сторону, только, изогнув бровь, покосился на Викорна. Тот с сомнением наклонил голову. Враждебность двух полковников была моим единственным утешением в этом дворце неподвластного правосудию человека.

— Прежде всего, детектив, позвольте принести извинения. Я должен был сразу же связаться с вами, а не заставлять себя искать.

Извинившись, к моей огромной неожиданности, Уоррен перешел на английский и тем самым ловко вывел из беседы обоих полковников, которым не осталось ничего иного, как молча наблюдать за нами. У него было мягкое, почти британское произношение. Пока я подыскивал достойный ответ на его изящное вступление, он продолжил:

— Я услышал о смерти Брэдли, видимо, вскоре после того, как вы его обнаружили. Позвольте быть откровенным: у меня много друзей в вашей стране, большинство из них занимают высокие посты и, будучи тайцами, оберегают меня. Они знали, что мы с Брэдли в приятельских отношениях, нас свела неподдающаяся разумному объяснению страсть к нефритам. — Уоррен сделал паузу, изучая выражение моего лица, затем продолжил: — Как сказал Хемингуэй об охоте на крупного зверя, человек либо понимает, либо нет. Для тех, кто не понимает, помешательство на нефритах в мире, где правит силикон, покажется смешным. Зато остальные легко поверят в дружбу сержанта морской пехоты и ювелира. Увлечения сближают самых разных людей. Если они находят общие интересы — вина, лошади, голуби, соколы, драгоценные камни, — им безразличны социальные барьеры. Ювелир не обязательно очень важный человек. Но моя профессия требует, чтобы я собирал вокруг себя действительно влиятельных персон. Кто покупает драгоценные камни, как не богатые? Мои друзья и клиенты правят этим миром, а я лишь скромный торговец.

Последнюю фразу он произнес без тени самоуничижения, но и без самоиронии. Она означала конец вступления. Уоррен достал из кармана смокинга мундштук, подошел к одному из кофейных столиков, взял пачку сигарет и, игнорируя полковников, предложил мне. Я молча отказался, поняв, что удостоился особого отношения — как осужденный на смерть в последнюю ночь перед казнью. Уоррен вставил сигарету в мундштук, естественно, из нефрита, и продолжил, подчеркивая жестами важность слов: