– Ты теперь один из нас, Призрак. Ты будешь принадлежать Объединенному патриотическому фронту, пока море не поглотит нас.

Он прижал железо к щеке Призрака, и тот забился в руках солдат, но его держали крепко, и он не издал ни звука, хотя чуть не умер от боли. А прут прижался к нему еще раз и еще.

Три поперечные полосы, а теперь три вертикальные. Настоящий солдат. С тройной меткой полковника Гленна Штерна на щеке.

Прут убрали. Призрак упал на крышу, хватая ртом воздух. Кто-то поднял его, и парни били парня по спине и радостно кричали. У каждого на правой щеке были такие же глубокие шрамы.

Ошо притянул его к себе:

– Мы теперь братья.

Лейтенант стоял сбоку, и его худое лицо кривила улыбка.

– Ты молодец, солдат. Ты проявил настоящую храбрость. Даже полковник Штерн услышал, как ты заставил крестоцеловальщиков стрелять в самих себя.

Он вытащил сияющий золотой значок и протянул Призраку:

– Звезда истинного патриота. Именно храбрость под огнем сделала Объединенный фронт тем, что он есть. Храни ее бережно.

Призрак смотрел на значок. Синяя звезда на белом фоне, цвета Объединенного фронта, и золото вокруг. Остальные столпились вокруг него, разглядывая звезду.

– Звезда, – волновались они, – настоящая звезда.

Лейтенант хлопнул Призрака по спине.

– Поздравляю, солдат. Добро пожаловать в наше братство.

А потом сержант Ошо взревел:

– Кто мы?

– Объединенный фронт!

– С кем мы бьемся?

– С предателями!

– Где мы бьемся?

– Там, где они прячутся!

– Что мы с ними делаем?

– Убиваем!

– Кто мы?

– Объединенный фронт!

Все кричали и кричали, а Ошо с лейтенантом улыбались.

– Чего мы ждем? – вскричал Ошо, – покажем нашему брату-Призраку, как правильно веселиться!

Мальчики подхватили его, понесли с крыши, распевая песни и показывая нового солдата другим взводам. Призрак принадлежал им.

Парень ехал на руках у своих братьев, и щека его горела тем же огнем, каким когда-то горели их щеки. Кто-то дал ему вдохнуть порошка, перемешанного с порохом, и голова у парня кружилась от удовольствия и боли.

Они много пили, много нюхали, много стреляли, а потом его провели в другую часть здания, где оказались девушки.

Удивленный Призрак попытался сосредоточиться. Он не видел девушек с тех пор, как ушел из деревни, парня смутил сильный запах страха и секса, а его подталкивали вперед. Кто-то сунул мальчику в руку бутылку «Тройного креста», Слим и Там-там схватили одну из девушек и толкнули к Призраку, и все смеялись и пили, и заставляли ее вытворять все, что только приходило им в голову, и Мышу было от этого тошно, но Призрак, пьяный и удивительно живой, сходил с ума, а Мыш все равно уже был мертв.

Мышом звали какое-то отродье войны. Призрак был солдатом, и он был жив. Даже если завтра он умрет, сегодня ночью он был жив.

Ошо смотрел, как новый солдат идет к шлюхам. Время сразу после наложения клейма – самое ненадежное. Иногда они ломались, и их приходилось успокаивать. Иногда они радовались.

Ошо вспомнил, как клеймили его самого. Он никогда не испытывал ничего подобного. От запаха горелого мяса его тошнило. Призрак не такой, как лейтенант или Там-там, которым, кажется, нравятся ожоги, но будь он проклят, если когда-нибудь это покажет.

Он смотрел, как за Призраком задернули занавес.

Прости, парень.

К нему тоже подошла шлюха, но он ее оттолкнул. «Не сейчас». Девушка была хороша, но он не хотел отвлекаться. Выпивки и «ред риппера» уже было слишком много. Тяжело сосредоточиться.

Он узнал от Сэйла, что в любой момент необходима ясная голова. Сэйл не пил вообще, ни капли, идеальный солдат. Ошо подозревал, что его возбуждала не выпивка, не наркотики и не женщины. Его возбуждала чужая боль. Сэйл любил мучить людей.

Именно Сэйл предложил новый способ обращения с военнопленными. Отрезать им руки и ноги и бросать тела туда, где их могла найти своя армия. Пусть решают, готовы ли они возиться с человеком, не способным поесть или посрать без чужой помощи.

Вот таков был Сэйл.

Ошо видел, как Сэйл сделал это первый раз. Потом он выпрямился, посмотрел на отряд и сказал: «Теперь мы все будем делать так». И Ошо смотрел на умирающего мальчика, на кровавые обрубки и ясно видел будущее.

Его ждало то же самое.

Может быть, не сегодня и даже не завтра, но когда-нибудь все это вернется, как бумеранг. Норны стенают над ним, как баньши. Разумеется, все последовали примеру Сэйла. Теперь полагалось убедиться, что новые рекруты могут убить своих.

«Я преподал вам урок, – говорил Сэйл, – так что не позволяйте никому вас поймать».

Ошо прошел мимо солдат, девушек, жарящих на костре койволка, и направился к каналу.

Ему некуда было идти. Мужчина не знал даже, чего хочет, но ему нужно было подумать. Сейчас, на отдыхе, у Ошо появилось время.

Кое-что требовалось обдумать очень тщательно, после той атаки девятьсот девяносто девятых.

Между прочим, пушки грохали все это время.

Они усилили охрану, чтобы разведчики больше не прокрались так глубоко. Теперь выходило, что следить надо не только за большими группами солдат, готовыми захватить территорию. Парочка крестоцеловальщиков могла пробраться в какую-нибудь башню и принести смерть. Ошо обдумывал финальный бой.

Патрульные окликнули его. Военный поднял руки, стараясь не делать резких движений. На секунду Ошо показалось, что он забыл пароли, но тут же вспомнил.

– Сладкий Чарли.

Завтра пароль изменится. Их спускали откуда-то сверху, постоянно меняя. Это было необходимо, чтобы избавиться от шпионов. Приказ исходил непосредственно от полковника.

Ошо сомневался, что это продлится долго. Полковнику нужен другой способ узнавать своих, получше. Ошо не мог пройти мимо собственных парней, не рискуя получить пулю в задницу.

Задача казалась почти невыполнимой. Если они опасаются человека с крошечной рацией, как пускать на территорию фермеров? Раньше они искали оружие, но теперь речь идет о шпионах.

Мужчина сообщил это в штаб и проверил всех солдат. Сейчас он терял время, но не мог перестать об этом думать.

– Давно пора, – сказал кто-то.

– Почему? – Ошо посмотрел на парней.

– Нашли кое-что.

– Еще один корректировщик?

– Вы имеете в виду передового наблюдателя?