Если бы какой-нибудь специалист давно упраздненного Второго главного управления КГБ СССР увидел аппаратуру, которой вскоре обзавелся Толик, он с горечью подумал бы, что его лучшие годы прошли напрасно, во тьме и невежестве. Зубан, заходя в специально оборудованную квартиру с видом на Центробанк, долгое время не мог поверить, что все эти компьютеры, сканеры, магнитофоны и прочие ультрасовременные штучки стоят больше всех партий оружия и наркотиков, которые он продал за минувший год.

Когда Толик показал ему на ладони какие-то таблетки и сообщил, что эти миниатюрные «клопы», действующие в радиусе полутора километров, стоят по 20 тысяч баксов каждый, Зубан чуть дара речи не лишился. Ценой стационарного ретранслятора, улавливавшего и усиливавшего радиосигналы, Зубан вообще предпочел не интересоваться, чтобы поберечь здоровье и нервные клетки, которые, как и выброшенные на ветер средства, не восстанавливаются. Спросил только: понимает ли Толик, что его ждет, если все эти сумасшедшие затраты не окупятся? «Естественно», – весело ответил тот и принялся объяснять Зубану принцип действия японского микропередатчика, реагирующего лишь на разборчивую человеческую речь. Эта булавка с черной матовой головкой, которую Толик намеревался засадить под лацкан пиджака одного из сотрудников Центробанка, стоила 16 000 долларов. Зубан молча развернулся и удалился из квартиры, мысленно отведя Толику ровно месяц жизни. Что касается его смерти, то тут у Зубана имелось слишком много различных вариантов, чтобы останавливаться на каком-то одном.

Через неделю Толик доложил ему, что взял в разработку самого перспективного кадра Центробанка, Сурина Аркадия Викторовича, начальника информационно-технического отдела. Еще неделю спустя Зубан и сам часами не вынимал изо рта сигарету, а из уха – поролоновый наушничек «Филипс». Сурин по ночам созванивался с заграничными банками, готовясь перечислить на их счета такие умопомрачительные суммы, что у Зубана темнело в глазах при попытках представить себе их в натуре. Когда он думал о том, что какой-то ушлый хмырь способен в одночасье срубить такое огромное бабло, которое и не снилось ему, лидеру мощной группировки, Зубан чувствовал себя обманутым.

Он даже пристрастился к просмотру теленовостей и, внимательно приглядываясь к мелькающим на экране личностям, старался понять, чего не хватает ему, чтобы добиться такого же монументального положения на российской сцене. Воли? Жестокости? Коварства? Всеми этими и многими другими качествами Зубан обладал в избытке. Просто раньше он находился слишком далеко от государственной кормушки, вокруг которой отиралась вся эта публика. Вагон оружия туда, грузовик опия сюда… Все это было детскими забавами в сравнении с настоящим размахом, открывшимся ему при близком ознакомлении с тайнами Центробанка и теми миллиардами, которые оборачивались там по своим собственным законам.

На кредитный транш МВФ претендовало минимум с десяток персон, полюбоваться которыми по телевизору можно было в любое время дня и ночи. Теперь к их числу присоединился и Зубан, видевший себя исключительно в зеркале. Но малютка Сурин обставил всех.

Фокус с вышедшей из строя компьютерной сетью Центробанка стал полнейшей неожиданностью и для Зубана, и для Толика. Точные сроки перечисления кредита были им неизвестны, и, когда подготовившийся к операции Сурин ушел в отпуск, они тоже расслабились, решив, что он взял тайм-аут перед решающим моментом.

О катастрофе Толик узнал фактически случайно, прослушивая от нечего делать контролируемые кабинеты Центробанка. Зубан, когда помощник примчался к нему с записями поднявшегося переполоха, поначалу особо не встревожился: им ведь были известны все семнадцать банков, с которыми вел предварительные переговоры ушлый Сурин, разве нет? Толик печально покачал головой. И тогда Зубан впервые услышал слово «пассворды», произнесенное Толиком с неподдельным отчаянием в голосе.

1 200 000 000 долларов оказались разбросанными по всему свету, и каждый открытый Суриным счет был снабжен специальным кодом, без знания которого деньги эти находились за семью замками для любого постороннего. Только сам Сурин, который ввел пассворды в созданную им лично компьютерную программу, имел доступ к похищенному миллиарду. Но он-то исчез! Теперь, только заполучив Сурина, причем таким образом, чтобы его умные мозги остались в целости и сохранности, можно было завладеть суперпризом МВФ.

Отлично понимая, что охотиться за беглецом будет не только он один, Зубан сфальсифицировал «дело по факту смерти гражданина Сурина А. В.». Тело утопленника обнаружилось в Сочи, где живой и здоровый Сурин за каким-то хреном бродил по авторынку в поисках кислоты. Зубан поначалу намеревался бросить туда несколько поисковых отрядов, но Толик резонно возразил, что с подобной задачей лучше всего справится местная шпана. Пришлось поручить задачу сочинскому пахану Мине и надеяться, что эта темная лошадка куда-нибудь да вывезет. По совету Толика были убиты пожилые родители Сурина, но этот поганец так и не соизволил явиться на их похороны или хотя бы украдкой положить цветы на их могилы.

Не было пока проку и от его любовницы, которую отправили в бессрочную командировку на Черноморское побережье с билетом в один конец. Любаня, как называл ее Зубан, была отработанным материалом. Ее не сумела разговорить даже введенная «сыворотка правды», которую Толик, побурчав, выделил из своего неприкосновенного запаса. Было очень мало шансов, что Сурин, даже увидев брошенную невесту, захочет с ней пообщаться. Но других шансов все равно не оставалось. Прикупить валета к имеющимся на руках картам оказалось, как всегда, значительно сложнее, чем набрать предыдущие девятнадцать очков.

Все усилия пропадали даром, все шло прахом, миллиард, который Зубан успел мысленно представить своим, постепенно превращался в призрачную химеру. Чем больше он думал об этом, тем сильнее подмывало его дать выход накопившимся эмоциям, но именно поэтому внешне Зубан выглядел собранным и невозмутимым, как никогда.

Если бы в мире пользовались спросом манекены, изображающие коренастых мужчин преклонного возраста, он послужил бы превосходным прототипом для одного из таковых. Всегда прямой, всегда одетый с иголочки, и глаза – две немигающие стекляшки, в которые избегал подолгу глядеть даже любимый пес Зубана, лютый кавказец Дудай.

А вот Толик хозяйский взгляд выдерживал запросто. Может быть, поэтому и прижился рядом. Людей с бегающими глазами Зубан близко старался не подпускать.

– Что скажешь? – спросил он у помощника, хотя не надеялся услышать от него ничего нового.

Толик улыбчиво показал свои белые зубы:

– Когда мне задавал такой вопрос мой прежний начальник, я обычно отвечал: «Что прикажете».

– Да? А мне что ответишь?

– А вам могу любопытную притчу рассказать. Из жизни героического вьетнамского народа.

– Валяй, – разрешил Зубан.

Толик забросил ногу за ногу и заговорил:

– Один шустрый вьетнамский мальчик, назовем его условно Пень-Пнём, долго мастерил красивую лодочку из бамбука. Очень гордый творением рук своих, он пришел на берег быстрой реки и спустил лодочку на воду. – Шоколадные глаза Толика погрустнели. – Течение подхватило ее и стремительно понесло прочь. Пень-Пнём долго гнался за ней, пока не упал и не расшиб свой лоб. А ниже по течению стоял ленивый мальчик по имени Пнём-Пень. Он не умел мастерить красивых лодочек, но ему было достаточно протянуть руку, чтобы завладеть ею. Вопрос: кто из них оказался умнее?