- Мне кажется, вы совершили ошибку, - глядя ему прямо в лицо опасно расширившимися глазами, сказала княжна, - потеряв вот это.

С этими словами она вынула из рукава и бросила на колени Лакассаню какой-то продолговатый и узкий металлический предмет. Француз сумел сохранить видимое спокойствие, хотя с первого же взгляда узнал обломок своей рапиры - обломок, который он не сумел найти в сарае и который, судя по всему, посчастливилось обнаружить княжне. Да, подумал он, Огинский был прав, это пантера. А я-то, дурак, считал, что он просто трус и бездарь... Черт меня подери!

- Что ж, - медленно сказал он, - вы меня поймали. Но должен вам сказать, что вы представляете себе мое поведение в каком-то странном свете. Все было совсем не так, как вы себе вообразили, поверьте...

- Я не говорила вам, как я все это себе вообразила, - сухо заметила княжна. - Честно говоря, я теряюсь в догадках и желала бы выслушать то, что вы можете, но почему-то не хотите мне сказать.

Отлично, подумал Лакассань. Девчонка выигрывает у меня очко за очком, а я только и делаю, что бестолково барахтаюсь, все больше запутываясь в сетях, которые сам же и расставил. Проклятье! Это все потому, что ее просто невозможно воспринимать всерьез...

- Вы правы, - сказал он, - я многое от вас скрыл, не желая лишний раз беспокоить вас по пустякам. Там, у реки, действительно была драка. Эти двое мерзавцев, опасаясь, что вы расскажете об их предосудительном поступке князю Зеленскому, задумали избавиться от вас и бежать, куда глаза глядят. Поскольку с вами был я, они решили начать именно с меня, но тут им не повезло: совершенно случайно я подслушал их разговор и сумел задать негодяям хорошую трепку, после чего дал им слово, что если они не откажутся от своих планов, то дело не ограничится разбитыми носами. Сегодня я закончил свои дела раньше, чем намеревался, и позволил себе смелость зайти за вами к Зеленским. Мне открыл этот тип с наглой физиономией - Прохор, кажется. Не говоря ни слова, он увлек меня в сарай, где нас уже поджидал второй бандит. Вдвоем они напали на меня, и мне ничего не оставалось, как убить обоих на месте.

- Если все было так, как вы говорите, то почему вы не остались, чтобы рассказать обо всем хозяевам? - спросила княжна.

- Я француз, - напомнил Лакассань. - Я испугался, что меня убьют, не дав раскрыть рта, и вылез в окно. Вот и вся история.

- Странная история, - заметила княжна, и Лакассань испытал почти непреодолимое желание схватить ее за шею и душить до тех пор, пока она не перестанет не только говорить, но и дышать.

Возможно, подумал он, это было бы наилучшим выходом из положения. Он всегда знал, что она умна, но она оказалась слишком умной. И она слишком много знает. Слишком много знает, слишком многое замечает и слишком хорошо умеет делать выводы из своих наблюдений. А он еще учил ее жить! Боже, какая святая простота!

Словно прочтя его мысли, княжна вдруг выпростала из-под накидки пистолет и навела его на Лакассаня.

- Что-то заставляет меня сомневаться в правдивости ваших слов, сударь, - сказала она. - Вы слишком много лжете, чтобы я могла продолжать доверять вам. Этот пистолет заряжен на тот случай, если вам или кому бы то ни было еще вдруг захочется меня убить. В последнее время такое желание почему-то возникало у многих людей, поэтому теперь я постоянно вожу с собой оружие, и поверьте моему слову, сударь: я сумею им воспользоваться.

- О, господи, принцесса! - воскликнул Лакассань с широкой улыбкой. За кого вы меня принимаете? Что за странные фантазии? Вы что же, всегда убиваете тех, кто сказал вам не правду? Наш мир построен на лжи, а ложь, в которой вы обвиняете меня, была, можно сказать, ложью во спасение. Вы, кажется, вообразили себе, будто рядом с вами поселился некий кровавый монстр, который ждет только удобного момента, чтобы вонзить в вас клыки. Но это же сущая чепуха! Если я кого-то убил, то лишь для того, чтобы защитить вас и ваше доброе имя, и если я лгал, то исключительно для того, чтобы не беспокоить вас лишний раз по пустякам. Поверьте, я не ждал и не жду за это благодарности, но и предполагать, что вы станете тыкать в меня пистолетом, я тоже никак не мог. Прошу вас, уберите эту штуку, у меня от ее вида мурашки бегают по всему телу... Ведь она может выстрелить!

- Может, - согласилась княжна, не убирая, впрочем, пистолета. - Я ценю вашу заботу, Эжен, и благодарна вам за нее. Это не формула вежливости, я действительно благодарна вам за все, что вы для меня сделали. Но дело зашло уже слишком далеко. Вы, должно быть, знаете, что говорят про нас с вами в городе. Это оскорбительно, и вы тут ничего не можете поделать - перебить всех городских сплетников не под силу даже вам. Единственное, что вы можете сделать для сохранения моего доброго имени, - это как можно скорее покинуть мой дом.

Она потянула за шелковый шнурок, и снаружи послышался голос кучера, который кричал на лошадей, останавливая их. Карета замедлила ход и замерла на месте. Бросив взгляд в окно, Лакассань увидел, что они остановились недалеко от городской заставы.

- Если вам нужны деньги, я с удовольствием ссужу, - продолжала княжна. - Думаю, вам лучше поселиться в гостинице, а то и вовсе покинуть город. Дайте мне знать, когда где-нибудь устроитесь, и я перешлю вам ваши вещи. Мне жаль, что так получилось, и я хочу, чтобы вы поняли: дело не в сплетнях. Вернее, не только в них. Вы сказали, что наш мир построен на лжи. Я этому не верю, не хочу верить. И я больше не могу доверять вам, Эжен. Выходите из кареты.

Голос ее по-прежнему оставался голосом шестнадцатилетней девушки, и Лакассань без труда различал в нем нотки растерянности и обиды, но направленный ему в живот пистолет служил отличным подтверждением серьезности намерений княжны. Француз печально улыбнулся Марии Андреевне, отвесил иронический полупоклон и, распахнув дверцу, выпрыгнул из кареты, не забыв прихватить лежавший рядом с ним на сиденье обломок рапиры. Это была улика, оставлять которую в чужих руках было бы верхом беспечности. Судя по поведению княжны, выдавать Лакассаня властям она не собиралась, решив ограничиться его изгнанием из своего дома, но ее намерения могли еще сто раз перемениться, да и власти, к которым она не хотела обращаться, могли обратиться к ней сами.

Стоя на краю глубокой непрозрачной лужи и глядя вслед удалявшейся карете, Лакассань неопределенно улыбался. Завидев извозчика, он махнул ему рукой, сел в пролетку и отправился в трактир, чтобы снять там комнату.

В городе был еще одни человек, для которого не составило никакого труда догадаться, кто так круто обошелся с двумя лакеями князя Зеленского. Человеком этим был, разумеется, пан Кшиштоф Огинский, мигом смекнувший, чьих рук это дело. Известие о кровавом двойном убийстве в доме Зеленских встревожило пана Кшиштофа: оно означало, что Лакассань перешел к решительным действиям. Француз рубил концы, убирая свидетелей, а пан Кшиштоф, хорошо изучивший своего напарника, знал, что тот не привык останавливаться на полпути. Похоже было на то, что угроза Лакассаня расправиться со своим строптивым подопечным близилась к исполнению.