Ей всё удалось.

Несмотря на путаный маршрут, она смогла найти дорогу к сектору сотрудников, а потом разыскать условленное место встречи, да еще прийти сюда раньше назначенного часа.

Но именно в эту минуту Офелию внезапно сотрясло такое глубокое чувство, что у нее едва не разорвалось сердце, и ей пришлось изо всех сил прижать руки к груди, чтобы умерить его сумасшедшее биение. Это был страх. И не просто пережитый испуг от того, что она рисковала угодить в руки наблюдателей или оледенеть, попавшись некроманту. Нет, ею завладел другой, панический страх, который родился в недрах ее собственного тела. Офелия знала лишь ничтожную часть тайн Евлалии Дийё, но сейчас перед ней как будто раскрылась всеобъемлющая истина, доселе таившаяся в каком-то дальнем уголке ее памяти и чреватая такими катастрофическими последствиями, что она перестала узнавать самое себя.

Как это Торну хватало сил долгие годы сносить тяжкий гнет памяти, переданной ему матерью? Он всегда знал, что их мир был гигантской паутиной, которую век за веком ткал некто провозгласивший себя Богом, и счел своим долгом положить этому конец, ни у кого не спросив ни помощи, ни совета.

Скорчившись на лестничной ступеньке, Офелия уронила голову на колени. Хоть бы Торн пришел поскорей! Он был ей нужен, чтобы почерпнуть у него хоть немного мужества…

Видимо, Офелия незаметно задремала, потому что разбудило ее позвякивание лифта. Кто-то поднимался на нем сюда, в директорский холл. Притаившись за гобеленом, Офелия услышала хорошо знакомый ей металлический скрип.

– Я подожду один.

Вавилонский выговор считался одним из самых мелодичных в мире, но в устах Торна он звучал довольно мрачно.

– Вы позволите составить вам компанию, sir? Директора всегда extremely заняты. Лично я никогда еще их не видела. Мне известно, что вы хотите отчитаться перед ними непременно сегодня вечером, но вам, скорее всего, придется долго ждать, пока они вас примут.

Это была девушка с обезьянкой на плече, неотступно сопровождавшая Торна. И если она верила в существование директоров, значит, была очень плохо информирована. Но сейчас в ее голосе угадывалась кокетливая нотка, производившая на Офелию неприятное впечатление. За ее словами крылось нечто большее, чем простая учтивость.

– Я подожду один.

Торн отчеканил каждый слог бесстрастно, как робот. И Офелия сразу же упрекнула себя в проснувшейся было ревности. Торн настолько безжалостно относился к самому себе, что не поверил бы никому, кто счел бы его привлекательным.

Как ни странно, девушка с обезьянкой не утратила присутствия духа.

– Возможно… возможно, вам следовало бы переодеться, sir? Я могу отнести ваш мундир в нашу прачечную, если вы… well… если вы мне его доверите.

Офелии показалось, что этот диалог принимает поистине любопытный оборот.

Она как будто воочию видела сквозь разделявший их гобелен изящную фигурку девушки в желтом сари, обезьянку-автомат на ее плече, руки, нервно прижимающие к груди папку с документами. Офелия даже представляла себе ее глаза, темные и одновременно сияющие, устремленные на Торна, хотя сама она, вероятно, держалась от него на почтительном расстоянии.

– По поводу miss Секундины, – вновь заговорила девушка, – доктор сказал, что рана обширная, но не серьезная.

Недоумение Офелии возросло еще больше.

А голос по другую сторону гобелена, напротив, упал почти до шепота:

– Я не уполномочена об этом говорить, sir, но черные стекла в моем пенсне позволяют мне ясно видеть некоторые вещи. Вопреки очевидности, этот инцидент произошел не по вашей вине. Miss Секундина не должна была вот так, спонтанно, бросаться на вас. Она иногда слишком импульсивна с этими своими рисунками! Вся ответственность лежит исключительно на ней. Совершенно неважно, кем вы были в прошлом, – в настоящее время вы Светлейший Лорд! – И тут голос девушки окреп и почтительно завибрировал: – А Светлейшие Лорды неприкосновенны и никогда не допускают оши…

– Я подожду один.

Ответ Торна остался неизменным, но на сей раз в нем ясно прозвучала угроза, и девушка сочла за лучшее не спорить.

– Доброй ночи, sir.

Зашуршало шелковое сари, хлопнула дверца лифта. Дождавшись, когда он унес девушку вниз, Офелия отдернула гобелен и ступила на плиточный пол холла.

Торн стоял в свете ламп, сурово взирая на дверь из черного дерева, ведущую в директорские апартаменты. Вряд ли он всерьез полагал, что она распахнется перед ним, – просто таким образом он мог не видеть своего отражения в блестящих поверхностях комнаты. И отвел взгляд от двери лишь для того, чтобы перевести его на Офелию, как только заметил ее присутствие. Он не проявил ни удивления, ни радости. Все чувства, которые отражались в его глазах, были направлены на него самого. Он стоял, прислонившись спиной к стене и упорно не отходя от нее, словно хотел постоянно держать в поле зрения всё пространство холла. В руке он сжимал мятый лист бумаги. Золотые позументы на мундире были забрызганы кровью.

Его вид потряс Офелию.

– Всё случилось из-за рисунка.

Торн говорил ровным, бесстрастным тоном. Однако едва он это произнес, как его бесстрастие дало трещину, суровые черты лица горестно исказились. Стальная арматура ноги прогнулась, словно больше не могла удерживать тело, ставшее непомерно тяжелым.

И под ее металлический скрежет Торн рухнул на колени.

Он вцепился в Офелию обеими руками с такой силой, что она пошатнулась и едва не упала сама. Но всё же устояла на ногах. Здесь, сейчас, потрясенная до глубины души, она должна была держаться стойко – за двоих. А Торн корчился на полу, вытягивая шею, судорожно, до хруста, напрягая плечи и сжимая Офелию так, словно хотел удержать ее и вместе с тем отодвинуть от себя.

Нужно было помешать его когтям найти еще одну жертву.

Пропасть, в которую он вот-вот мог рухнуть, походила на пустоту между ковчегами, на бесконечное падение в бездну, откуда никто не возвращался.

Офелия не могла этого допустить.

И она вцепилась в Торна так же сильно, как он в нее. Зажмурилась, чтобы яснее видеть их когти, действующие в хаотическом ритме. Ее когти, притупленные Центром; его – острые как жала. Сами по себе они были не опасны. Они подчинялись ему и подчинялись ей. И Офелия, с инстинктом, полученным от чужого семейного свойства, попыталась войти в резонанс с нервным импульсом Торна, чтобы нейтрализовать его. Первые попытки оказались неудачными из-за смещения ее тени, но в конечном счете ей это удалось. Она почувствовала, как Торн, прижавшийся к ней, вздрогнул, а его мускулы напряглись еще сильнее. В какой-то момент она испугалась, что он сейчас придет в ярость и оторвется от нее, но вот его плечи расслабились и постоянная хищная напряженность, которая держала в плену это длинное сухощавое тело, наконец отступила. Он перестал бороться с собой.