Однако, когда все взошли на борт, Тероро вдруг почувствовал необъяснимую тяжесть на сердце от того, что ему пришлось совершить. Теперь, уже без всякого лицемерия, он приблизился к верховному жрецу и попросил его:

– Пожалуйста, благослови наше путешествие и установи табу.

И тогда верховный жрец поставил изображения богов рядом с путешественниками и прокричал, одновременно притрагиваясь к пище и животным:

– Это табу! Это табу!

После того, как церемония была закончена, все почувствовали себя в большей безопасности, и тогда уже судно могло отправляться в путь.

Как только "Ждущий" покинул лагуну, Па, человек с лицом, напоминающим голову акулы, тут же подошел к отвратительному для многих изображению Оро, намереваясь швырнуть его в морскую пучину. Но тут, к его изумлению, Тероро остановил товарища и сказал:

– Это же бог! Мы с почестями доставим его к берегам Гаваики-Красного-Оро!

Он действительно повел свое судно прямо к ненавистному когда-то острову, затем осторожно выбрался на сушу, там, где никто из дозорных не смог бы его заметить, и поместил Оро между камней, сделав ему при этом навес из пальмовых листьев. Здесь он осознал и то, что ему больше не суждено ступить на этот остров, и пока каноэ ожидало своего капитана, Тероро с грустью смотрел на земли своих предков и бормотал кем-то сочиненную песнь о храбрых, но заблудившихся людях с Азиатского Гавайки, которые, раз отправившись в далекий путь, уже больше никогда не возвратились к родным берегам. Тероро прощался с землей и домом, которых он больше уже не увидит.

* * *

Молодой вождь продолжал удивлять своих товарищей. На этот раз изумился Па, когда наступило время брать курс на Северный Гавайки. Тероро запретил так же безрассудно вести каноэ на север, как это происходило в первый раз. Теперь, с большой аккуратностью, гребцы рассчитали маршрут правильно, и через некоторое время прибыли к берегам Нуку-Хива, где успешно пополнили запасы продовольствия и пресной воды для того, чтобы в наиболее жаркий период своего путешествия они уже не мучились от нехватки еды и питья. Особенно это касалось детей, которые плохо переносили жару и никак не могли заставить свои желудки превратиться в крошечные тугие мешочки. Если дети были голодны, они говорили об этом открыто.

Наконец в небесах над путешественниками появились Семь Очей, и тогда каноэ повернуло на запад. Ежедневно Тероро проводил уроки для всех мужчин и мальчиков на судне:

– Вам известно, что где-то впереди находится остров. А по каким приметам вы можете это определить?

Со временем любой представитель мужского пола, которому уже исполнилось шесть лет, стал неплохо разбираться в основах мореплавания. Марама стала преемницей красноглазой Теуры и вместо погибшей женщины следила за знамениями и трактовала их. И вот как-то утром один мальчик заметил в небе черную птичку с раздвоенным хвостом, отчаянно нападавшую на баклана, которому удалось выловить крупную рыбу. Тероро объяснил своим друзьям, как следует по волнам, идущим от невидимого пока что Гавайки, понимать подводное эхо и ориентироваться по нему. Но самый ответственный момент наступил тогда, когда Марама, следившая за облаками, заметила, что их нижняя часть словно горит огнем. Тогда она поняла, что это богиня Пере подает знак путешественникам, и именно на это облако повел Тероро свое судно.

Когда "Ждущий" уже приближался к острову, Тероро пришлось выполнить ещё одну ненавистную, но столь необходимую миссию, с которой он успешно справился. Проходя между выстроившихся на палубе мужчин и женщин, он упрямо повторял каждому из них:

– Дети уже не принадлежат только вам. Вы должны понять, что придется делиться ими с теми, кто ждет нас на берегу, и с этого дня у каждого ребенка будет по несколько матерей.

Воздух тут же наполнился плачем и причитаниями, ведь за время путешествия и мужчины, и женщины успели сильно привязаться к детям, а те уже подыскали среди гребцов и женщин подходящих для себя родителей.

– Он мне даже больше, чем сын! – рыдала какая-то женщина, прижимая к груди девятилетнего мальчугана со сломанным передним зубом.

– Нет! – упрямо заявил Тероро. – Ведь если бы женщины на берегу не попросили меня привезти детей, мне бы и в голову не пришло взять их с собой. Поэтому они тоже должны получить свою долю. Тогда мы поступим по справедливости.

Поэтому, когда каноэ, наконец, достигло острова, все островитяне: и первые переселенцы, и вновь прибывшие, испытали душевную боль. Женщины с берега увидели на судне мальчиков, неловко держащихся за мачты, и девочек, прижимавшихся к гребцам. Но женщины Северного Гавайки не замечали больше никого и ничего: им не было дела ни до свиней, ни до саженцев хлебного дерева. Только дети имели для них сейчас значение, и когда первый ребенок ступил на новую землю, какая-то женщина тут же подскочила к нему и стала так яростно предлагать еду, что малыш в страхе отпрянул от неё.

И тогда Тероро, неся в руках камень Пере, ступил на землю, чтобы превратиться в сострадательного и рассудительного жреца Гавайки. Его нежная и любящая жена Марама стала верной помощницей и провидицей при Тероро, а его наставницей навсегда осталась богиня вулканов и огня. Свиней становилось все больше, хлебные деревья росли в изобилии, подрастали и дети. Цветы, которые привезла с собой Марама, тоже прижились на новой земле и радовали глаз каждого, кто оказывался здесь. Одним словом, теперь остров стал по-настоящему процветать, не зная недостатка ни в чем.

В целом высадка миссионеров на берег произошла довольно сумбурно. Не обошлось без неожиданностей и неприятностей. Когда "Фетида" подходила к порту Лахайна, на берегу началось волнение. Миссионеры с ужасом увидели, что множество красивых молодых женщин, скинув с себя одежду, стремительно поплыли к бригу, видимо, хорошо известному им по прошлым визитам. Однако внимание священников от этого зрелища отвлек вид роскошного каноэ, которое, хотя и отчалило от берега позже, вскоре легко оставило позади обнаженных пловчих и поравнялось с бригом. В каноэ находился мужчина, сопровождаемый голой женщиной и четырьмя привлекательными девушками, также без одежды.

– Мы уже снова здесь! – радостно воскликнул мужчина, широким жестом предлагая своих спутниц экипажу брига.

– Нет! Нет! – в ужасе и смущении закричал Кеоки Канакоа. – Это прибыли миссионеры!

– Мои девочки – хорошие девочки! – не унимался мужчина, подталкивая своих красавиц к борту, как это вошло у него в привычку. – Те девочки, которые плавать, – нехорошие. Болеть можно!

– Боже Всемогущий! – шепнул Эбнер брату Уипплу. – Неужели это его собственные дочери?

В этот момент две девушки заметили старого матроса-китобоя, того самого, который спас "Фетиду" от неминуемой гибели у Четырех Евангелистов. Очевидно, они помнили о его доброте и щедрости ещё с прошлой стоянки здесь, поскольку тут же подбежали к нему через палубу и, ласково называя моряка по имени, нежно обняли его с обеих сторон. Однако китобой, увидев ужас и негодование на лице Иеру и, тут же отпихнул девиц от себя, как поступает человек с назойливыми мухами, мешающими ему спокойно позавтракать.