В обычных обстоятельствах второй папский вердикт произвел бы не большее впечатление, чем предшествующий, но папа случайно угадал время. Через несколько дней после обнародования папского послания в Капуе князь Ричард заболел; месяцем позже, после исповеди, длившейся одиннадцать часов, и возвращения в лоно церкви, он умер, и расстановка сил в южноитальянской политике переменилась за одну ночь. Ричард, как и Роберт Гвискар, был вассалом папы, и его сын Жордан понял, что не стоит и думать о наследовании отцовских владений и титула, пока он остается под отлучением. Поспешно бросив осаду Неаполя и собственные военные операции в Абруццо, он отправился в Рим, чтобы примириться со своим сюзереном и уверить его в своей вечной преданности.

Роберт Гвискар по натуре не был сентиментален, но известие о смерти свойственника не могло оставить его полностью равнодушным. Они вдвоем прибыли из Нормандии более тридцати лет назад и вскоре достигли вершин власти. По свидетельству многих их подданных, они всегда возглавляли два больших нормандских сообщества на юге, превратив первые поселения в Аверсе и Мельфи в те богатые и могущественные государства, которые теперь возникли на их основе. Как все истинные нормандские бароны, большую часть времени они проводили на войне, но они сражались бок о бок столь же часто, как и лицом к лицу, а если в каких-то случаях обязательства оказывались нарушены или дружба предана – таковы были правила игры, ибо измена и хитрость являлись неотъемлемой частью жизни, которую они знали. Обиды быстро забывались, каждый трезво оценивал и уважал способности другого, а последние два года они прожили как союзники, очень удачно и легко действуя заодно, что оказалось весьма выгодным для них обоих. Гвискару было теперь шестьдесят два года, для него смерть Ричарда означала конец целой эпохи.

Его решимость и амбиции не уменьшились, планы завоеваний, более дерзкие и масштабные, нежели все, что он осуществил до сих пор, зрели в его голове. Но он чувствовал, что сейчас стоит присмиреть. Молодой Жордан своим нелепым решением отправиться в Рим и покаяться, именно в тот момент, когда все шло хорошо, лишил нормандское наступление его ударной силы и превратил себя в послушное орудие папы. Что мешало Григорию заставить Жордана с его армией, сейчас ничем не занятой, отправиться на помощь Беневенто? Рисковать не стоило. Роберт приказал своим войскам отступить. Беневенто мог и подождать.

Опасения Роберта оправдались. Наконец папа нашел союзника – и, что еще более важно, союзника с армией – и был решительно настроен на то, чтобы извлечь из данного обстоятельства все возможные выгоды. Не прошло и трех месяцев после смерти Ричарда, как Григорий оказался в Капуе. Он, видимо, без труда сумел навязать свою волю молодому князю, одинокому, неопытному и с горечью сознававшему шаткость своего положения перед лицом гневного и хищного герцога Апулии. Кроме того, папа пока не подтвердил его права на владения. Жордану, наверное, не нравились те предложения, которые делал ему папа, но он находился не в той ситуации, чтобы спорить.

К счастью для обоих, Роберт Гвискар еще в начале года испортил отношения со своими самыми могущественными вассалами, заставив их оплатить роскошные празднества, которые тот устроил в честь одной из его дочерей и Гуго, сына маркиза Аццо из Эсте. Такие обязательства налагались на вассалов в феодальных обществах севера, но для нормандских баронов в Апулии, многие из которых помнили, как начинал Гвискар, и считали, что он ни на йоту не превосходит их ни знатностью происхождения, ни воспитанием, подобные вопросы показались непростительным высокомерием. Они заплатили, поскольку выбора не было, но, когда Жордан, безусловно по наущению папы и, вероятно, за его счет, стал зачинщиком нового бунта против герцога Апулии, они с готовностью откликнулись на его призыв.

Мятеж был организован хорошо и с размахом, он вспыхнул осенью 1078 г. одновременно в разных областях Калабрии и Апулии и вскоре охватил все владения Роберта Гвискара на материке. Нет необходимости вдаваться в детали. Восстания являлись обычным делом для южной Италии. Роберт никогда не был настолько могуществен, чтобы их предотвратить, и никогда не был настолько слаб, чтобы не суметь с ними справиться. Поэтому все восстания похожи друг на друга. Даже имена зачинщиков – такие, как Абеляр, Годфри из Конверсано или Петр из Трани, – повторялись, во многом благодаря тому, что Роберт резко мстил виновникам. В данном случае Гвискару хватило девяти месяцев, чтобы восстановить свою власть настолько, что он сумел через своего постоянного посредника Дезидерия склонить Жордана заключить сепаратный мир. Жордан практически не участвовал в мятеже, который сам развязал, возможно, его сердце никогда по-настоящему к этому не лежало, и он вскоре пожалел, что так легко подчинился давлению папы. Затем Роберт сосредоточил все свои усилия на Апулии, где после бурной военной кампании зимы 1078/79 г., в которой самым запоминающемся событием стала осада Трани, руководимая Сишельгаитой (сам Гвискар занимался Таранто), смел оставшихся мятежников. За следующее лето герцог Апулии окончательно навел порядок в своих владениях.

Папа Григорий из Рима наблюдал, как рушатся его надежды. Он, посвятивший жизнь служению Богу, провел семь лет своего понтификата в борьбе с окружившими его со всех сторон нечестивцами. Новое отлучение, которое он наложил на Генриха IV, в котором трудно было узнать давешнего кающегося грешника из Каноссы, оказалось гораздо менее действенным, чем первое. Его вторжение в Италию с требованием имперской короны представлялось реальной и близкой угрозой. Вновь папский престол оказался в опасности, и вновь, поскольку на Жордана рассчитывать не приходилось, ключевой фигурой являлся Роберт Гвискар. Он, как и Генрих, был дважды отлучен – с той разницей, что в его случае за первым отлучением не последовало раскаяние, – но это не мешало ему утверждать свою власть всякий раз, когда кто-то подвергал ее сомнению. Его позиции только упрочились. Ранее, когда папа задумал сделать герцога Апулийского своим союзником, гордость и старая боязнь потерять лицо помешали ему сделать решительный шаг. Теперь он не мог принять во внимание подобных тонкостей. Если он не договорится с герцогом Апулии, и побыстрее, это сделает Генрих IV, и Григорий окажется папой без кафедры. Уже в марте 1080 г. тон его реляций в отношении нормандцев слегка смягчился, а на Великопостном синоде этого же года он огласил новое предупреждение всем «нападающим на церковные земли и грабящим их», но на сей раз добавил примирительно: если кто-нибудь из поступающих так имеет основания жаловаться на жителей данных территорий, он должен изложить свои претензии местному властителю, а если он все же не добьется справедливости, то сам может предпринять шаги, чтобы обрести то, что по праву ему принадлежит, – «не путем разбоя, но так, как приличествует христианину».

Папа на сей раз держал нос по ветру. Весной он поручил Дезидерию начать серьезные переговоры с Робертом Гвискаром. Они прошли успешно, и 29 июня 1080 г. в Чепрано герцог Апулии наконец преклонил колени перед Григорием VII и принес ему клятву верности за все земли, которые он получил в держание от пап Николая и Александра. Вопрос о вновь завоеванных – и спорных – территориях Амальфи и Салерно не был окончательно решен, но это не очень волновало Роберта: его вполне устраивало то, что слова инвеституры подразумевали признание Григорием де-факто новых завоеваний. Прочие формальности можно было отложить на потом. Встреча в Чепрано стала очередной дипломатической победой Гвискара, и обе стороны отлично это сознавали. Григорий, вероятно, понял, насколько неразумно он поступал, отстаивая собственное достоинство в Беневенто семь лет назад, когда его позиции были относительно сильными. Но было слишком поздно заниматься самообвинениями подобного рода. Он нуждался в поддержке Роберта, и ему приходилось платить требуемую цену. Это была его единственная надежда пережить надвигающуюся бурю.