уже более суток, по расчётам Ивана, с тех пор как он встал из-за стола хлебосольного, против испанского обычая того времени, и говорливого идальго дона Ираньеса, жена которого славилась высокой грудью и каплунами, поджаренными на медленном огне. И вино, пусть слегка кисловатое на вкус, выпитое им тогда же — последняя жидкость, поступившая в его организм.

Сопроводители и охрана суматошно устраивались на ночь, мало обращая внимания на Подарки, предоставив их самим себе.

Каким образом там у него получилось, для Ивана было не важно, но Элам Шестой исполнил его просьбу, и клетка Напель оказалась не далее двух метров от него.

Девушка полулежала спиной к Толкачёву и долгое время после остановки не видела его или делала вид, что не видит.

Иван не торопился потревожить её. Медлил, но вздрагивал от нетерпения позвать её по имени. И каждый раз, когда на него накатывалось такое желание, он усилием воли останавливал себя и слово, готовое сорваться и нарушить естественный ход событий. А ему хотелось, чтобы всё происходило непринуждённо, как бы случайно. Чтобы непринуждённо воскликнуть:

— Ах, какая встреча! Надо же так случиться!..

В конце концов, она первой обратилась к нему… каким-то образом ударив взглядом или ещё чем-то… Но первая. И теперь первая пусть начнёт разговор или принудит его к этому.

Но время утекало, и он решил не ждать до бесконечности, иначе, зачем было заставлять Элама припарковывать повозки рядом.

Вот ещё он потерпит минут пять… ещё три…

Напель как будто услышала его, и когда он уже собрался позвать её, она вздрогнула, словно проснулась, грациозно, кошка и кошка, потянулась и полностью развернулась в его сторону. Неторопливо приподнялась на ноги. Иван тут же непроизвольно прикрыл глаза, памятуя об утренней встрече с её взглядом.

Она засмеялась. По-хорошему, радостно и звонко. Он открыл глаза и снова увидел и удивился отточенности её черт лица и линий фигуры. Ничего лишнего. На лице: прямой нос, вдохновляющий рисунок рта, огромные, возможно, серые глаза. Бархатный взгляд, обволакивающий и призывный, как преисподняя.

— Как зовут тебя, Первородный? — спросила она нежным голосом и ободряюще улыбнулась.

Только сейчас Иван заметил не только её, но и самого себя: стоит с приоткрытым ртом и в неподвижной позе, застигнутый видением чуда.

Она и была — чудо!

— Иван… — отозвался он глухо и грубо. Испугался своего ответа, спохватился и добавил мягче: — Ваней меня зовут. А ты — Напель?

— Возможно… — усмехнулась она одними губами, а глаза её в упор смотрели на Ивана. — Но пусть будет Напель, если тебе хочется.

— Мне не хочется… Мне тебя так назвали.

— Эти?

Она сделала пренебрежительный жест рукой, словно что-то грязное стряхнула с пальцев. После чего опять улыбнулась, зажигая в сердце Ивана пульсирующее волнение.

— Ты разве не Напель?

— У тебя много потомков? — Она не обратила внимания на его вопрос, а спрашивала сама. — Где они?

— Нет их у меня. И никакой я не первородный. Меня Хем схватил и притащил сюда к дурмам. Говорят… — Он замолк, чувствуя, как уподобляется Эламу. — Я из-за… — Иван опять остановился. Разговоры с Эламом могли быть чисто эмоциональными, и названия, данные сопроводителем, могли быть непонятными другим. И всё же он досказал: — Я из-за Пояса Дурных Веков.

— Ты? — она удивлённо приподняла брови, не трогая мраморной гладкости лба. — Ты повелеваешь временем?

— Нет.

— Но ты дошёл до Закрытых Веков из будущего?

— Да… Но я не повелеваю… Наверное, нет. Я могу ходить… передвигаться в нём.

Иван неожиданно осознал трудность в двух словах выразить феномен ходьбы во времени. Когда-то Симон и дон Севильяк значительно проще это сделали. Но они тогда интриговали его, дабы возбудить интерес к ходьбе во времени, к которой он был предрасположен, а сейчас надо было как-то сразу показать это несведущему и, по сути, незаинтересованному лицу.

— Ты передвигаешь время? — Напель явно решила выяснить, что имел в виду Иван, говоря о движении во времени.

— Нет-нет, я сам передвигаюсь в нём. Время от меня не зависит. Оно находится в статике. Если так можно выразиться о времени. Я пользуюсь полем ходьбы во времени… Я в нём просто хожу… Понимаешь? Там, в поле ходьбы, можно погрузиться в прошлое, а потом выйти в реальный мир этого прошлого…

Она с сомнением покачала головой и на короткие секунды задумалась. На её очаровательном лице живыми оставались только глаза, они изучали Ивана, и он ощущал какое-то ласковое прикосновение к тем участкам своего тела и головы, куда передвигался и где на мгновение замирал её взгляд.

Последующее заявление Напель определённо не ожидалось Иваном.

— Такого не бывает! — капризно, но решительно сказала она. — Время человека просто так не пропустит. Это знают все… И если бы ты был прав, то многое из происходящего здесь, в доприбойном времени, не могло быть…

— Как это не пропустит? — заступился за себя Иван не менее твёрдо. — Но оно пропускает!

Избегая длиннот, он рассказал ей о себе — о ходоке во времени, — о своих путешествиях. Поведал о том, как его схватил Хем и приволок сюда по странному туннелю какого-то Бригса-младшего под горами недоступности в его поле ходьбы, и о своей попытке уйти через поле ходьбы домой. Под конец пожаловался:

— Эта клетка держит меня и здесь и там, в поле ходьбы. Да ещё Хем на страже всё время рядом висит в готовности выловить меня, если я смогу отсюда сбежать… Она что, — он подёргал перекладины клетки, — и взаправду, заколдованная? Или заговорённая кем-то?

Напель пожала плечами, жалоба Ивана её не тронула.

— Не заколдованная и не заговорённая, конечно. И сделана она не из бамбука. Это вещество, помнящее своё первоначальное состояние, в том числе и объём. Поэтому его можно резать или пилить, оно тут же вернёт утерянное. Если только… На это вещество можно воздействовать, но в нашем положении это невозможно.

— Что именно? Говори!

— Пережечь огнём. Огонь нарушит молекулярные связи…

— Правда? — обрадовался Иван и буркнул под нос: — Мог бы сам догадаться… Ну, это мы сейчас проверим.

Он достал зажигалку. Пламя тонким бесцветным лезвием выскользнуло из сопла.

— Потуши!.. — испуганно воскликнула Напель. — Спрячь от глаз других подальше. И не торопись покидать клетку…

— Это почему же?

— Ещё успеешь. Хем и клетка — ещё не самое худшее, что может с тобой произойти, если ты… Слушай меня, Ваня, — в её голосе появилась мягкость, Иван умилился перемене. — Если бы я была Напель, то уже через минуту с начала нашего разговора ты бы умер. Напель — ведьма! Дочь Пекты Великого, Прибой его разбей! Великим он сам себя называет. Отец