С этими словами она дернула его за сюртук, принуждая продолжить выполнение договора.

На самом деле это было вовсе не трудно. У нее всегда был талант заставлять мужчин делать то, что она хочет. Оставалось надеяться, что Айвстону хватит ума это оценить.

Айвстон раздумывал недолго. Он обхватил ее за талию, прижал к груди и начал целовать яростно, с ненасытностью примитивного дикаря.

Это было превосходно.

Ее конюх не был способен на такую страсть. Он был робок и любознателен, но не более того. Айвстон был безжалостен и напорист.

Кто бы мог подумать?

Вызывала удивление не только мгновенная и полная трансформация Айвстона, но и сама Пенелопа не подозревала, что его дикая ненасытность вызовет в ее душе такую бурю эмоций. Но это было восхитительно. Правда.

— Чему еще ты научилась, Пен? А этому тебя обучали? — Только он это сказал, как его рука скользнула вверх, и вот уже нежные пальцы поглаживают грудь. Возбуждение копьем пронзило тело. Сердце колотилось о ребра, рискуя выскочить из груди. Она хотела еще и немедленно.

— О да, конечно. Он преподал мне науку соблазна в мельчайших подробностях. Мой конюх был прирожденным наставником, — солгала она, в то время как ее горячее дыхание и жадные губы ласкали его лицо, подбородок, шею. Особенно ей нравилась шея, длинная и прохладная, с пульсирующей жилкой у основания. С Пенелопой происходило что-то невообразимое. Она не узнавала себя. Девушке не подобало так вести себя, но ей было слишком хорошо. Как все-таки странно. Когда она увидела обнаженную шею конюха, это не вызвало у нее никаких эмоций. Наверное, с ней что-то было не так. Поэтому следовало изучить шею Айвстона более тщательно, чтобы понять причину ее привлекательности. — Надеюсь, я вас не очень удивила.

Пенелопа пропустила пальцы под галстук и стащила его вниз, освобождая доступ к желанной цели.

Айвстон обхватил ладонью ее грудь и сжал.

Казалось, сознание покидает ее, ибо Пенелопа пошатнулась, невольно придвигаясь ближе, чтобы лучше чувствовать его руку, и громко застонала самым неподобающим образом.

— Нет, — задыхаясь, прошептала Она. — Нет. Не надо. Не останавливайся.

— Я не могу остановиться, — прошептал он в ответ, покусывая ее нижнюю губу, одновременно поглаживая ладонью набухший сосок. — И не хочу.

Дождь прекратился, уступив место невесомой призрачной пелене холодного тумана, но даже это не могло охладить Пенелопу. Тело отзывалось сладкой болью на каждое прикосновение его рук. Как Айвстон догадался, что ей нужно? Может быть, это подружка с улицы научила его распознавать тайные желания женщин?

Приоткрыв рот и горячо дыша, он вновь принялся ее целовать: его влажные и прохладные, как туман, губы скользили по ее губам, а язык затеял неистовую пляску с ее языком. Она чувствовала, как его руки скользят по шнуровке корсета, а пальцы цепляются и рвут тесемки в судорожной попытке расстегнуть его; он прижимался к ней всем телом, сгорая от желания, затаившегося, как зверь, готовый к прыжку.

Никогда еще шелк не казался таким плотным. Как будто на ней было три слоя шерстяной ткани. Ей хотелось только одного — ощущать руки Айвстона на своем обнаженном теле, чувствовать жар кожи. Она хотела дойти до конца, испытать все, прикрыв глаза, в полной темноте, забыв, чьи губы и руки ласкают ее. Объяснить это было невозможно, искать причину — бесполезно. Были только она и Айвстон.

Господи, при чем здесь Айвстон? И тут она разрушила чары, отстранившись от этих волшебных рук.

Ей нужен не Айвстон.

Она хотела Иденхема. Иденхем — вот правильный выбор.

Его имя звучало в голове, как надоедливый звон колокольчика, отвлекая от яростных и нежных губ Айвстона.

Он грубо схватил ее за руки и отстранился. Она изумленно воззрилась на него; ее губы продолжали инстинктивно искать поцелуя, руки судорожно впились в рубашку. На этот раз он оттолкнул ее и повернулся спиной.

Она сдерживалась из последних сил, чтобы не прижаться к этой прямой сердитой спине.

И вдруг до нее донеслись голоса. Один из них принадлежал Джорджу.

Бывают моменты, когда девушке не хочется видеть своего брата. Сейчас был именно такой момент.

Она вскинула руки к волосам, превратившимся в мокрое спутанное месиво, затем принялась судорожно одергивать платье, которое было таким мокрым, мятым и истерзанным, что в голову приходили самые непристойные мысли, ибо никакая случайность не могла бы объяснить ее растрепанный вид. В этот момент дверь распахнулась, и она увидела своего брата Джорджа и другого Джорджа, брата Софии, которые ступили на выложенную плитами дорожку сада.

— Вот ты где, — сказал ее брат. — Что ты делаешь здесь под дождем, Пен?

Джордж Грей смотрел на Пенелопу, его лицо было наполовину скрыто тенью. Оно напоминало маску, лишенную всякого выражения, и ничего страшнее Пенелопа в жизни не видела. Грей показался ей настоящим кровожадным дикарем. И почему ее Джордж чувствовал себя так спокойно в его обществе?

— Боюсь, что в этом виновато пари, — спокойно сказал Айвстон без тени смущения или неловкости перед ее братом, хотя прошло не более минуты с тех пор, как он пытался соблазнить ее. Наверное, так и подобает себя вести сыну герцога. Недоступный. Невозмутимый.

Хладнокровный наглец.

— О каком пари идет речь? — поинтересовался Джордж, что было вполне справедливо. Он не собирался смотреть сквозь пальцы на явно двусмысленную ситуацию, что говорило о его проницательности. Естественно, Пенелопе не хотелось, чтобы дело дошло до дуэли, но хорошая взбучка еще никого не убила.

— Это очень простое пари, — ответил Айвстон невозмутимо, что в данный момент очень ее раздражало. Если бы у нее было полчаса времени, Пенелопа с легкостью составила бы целый список неприятных черт его характера в алфавитном порядке. — Выходит, оно еще и глупое к тому же, судя по нашему виду.

Джордж, другой Джордж, внимательно оглядел их с головы до ног. Интересно, что он подумал?

Что Айвстон лишил ее чести?

Нет, только не это. Она ни за что не допустит, чтобы ее опозорил Айвстон. Этой привилегии достоин только Иденхем. Она уже все рассчитала! Почти.

— Да, действительно, пари, похоже, глупое, — мрачно сказал Джордж.

— Очень, — подтвердил Айвстон, поправляя манжету. Туман рассеялся, но небо все еще было затянуто тяжелыми тучами, через которые не могли пробиться ни звезды, ни даже луна. Поскольку Айвстон замолчал, Пенелопа решила осмотреться вокруг, однако в душу закралось подозрение, что он не зря тянет время.

Айвстон пытался придумать разумное оправдание!

Напрасно, ибо нет оправдания тому, что он сделал — притащил ее сюда и целовал под дождем. Он жарко целовал ее под холодным дождем и не думал останавливаться. Пенелопа любила точность. Но стоило ей подумать об этом, как чувства и образы вновь нахлынули на нее, заставляя бешено колотиться сердце, пробуждая желание и… нет, некоторым вещам не стоит давать точных определений, надежнее оставить их за гранью смутных воспоминаний. Особенно в присутствии брата, за спиной которого маячит дикарь-индеец.