Исключительно от скуки и безысходности он водил взглядом по мокрым дорожкам, для проформы иногда заглядывая в бетонные ямы подвалов и засранные щели между гаражами, но всё безрезультатно.

Сработала случайность. Старлей ни за что бы не обратил внимание на торчащее из земли посреди бульвара бетонное кольцо, если бы не одна деталь. Жёлтая деталь из конструктора «Лего», блеснувшая в свете неуверенно мигающего фонаря. «Говорил же говнючонку не брать с собой!» – мысленно отругал Игорь сына, одновременно радуясь окончанию этого кошмарного дня. Наверняка дурак залез в какой-нибудь колодец и теперь сидит внизу, не в силах выбраться.

Колодец закрывала решётка из ржавой, мокро блестящей арматуры. Снизу тянуло сыростью. Повинуясь неведомому порыву, Мальцев своротил решетку, изгваздав и руки, и китель в ржавчине. Во влажную хищную тьму спускались железные скрепы, вбитые прямо в бетон.

– Кирилл! Ки-и-и-ра! – покричал Игорь на всякий случай в колодец – лезть куда попало напрасно не хотелось. Ответа, конечно, не последовало. В голове всплыло лицо Алины – белое, словно маска, широко открытые, без выражения, глаза – так она выглядела, когда вернулась от врача, чтобы узнать, что Кирюша пропал. Подгоняемый чужой болью и горем, Игорь перекинул ногу через препятствие и, зажав в зубах светодиодный фонарик-брелок, принялся спускаться.

Ржавые скобы врезались в руки, продирая ладони до крови, китель пришёл в негодность после первых же пяти ступеней, но Мальцев продолжал спуск. Лестница закончилась, и обувь чавкнула во что-то мягкое, пропитанное жижей, словно мокрая ткань. Где-то поблизости текла вода. За журчанием канализации или загнанной в трубу речки следователь не сразу услышал сильные чмокающие и сосущие звуки – будто кто-то силился допить последние капли из пакетика с соком. По позвоночнику прокатились мурашки. Игорь успел пожалеть, что не взял с собой ни оперативников, ни табельного оружия. Медленно, стараясь не свихнуться, словно уже зная заранее, что на зрелище, которое предстанет перед ним, человеческая психика не рассчитана, он поднимал луч фонаря. В затхлом и сыром воздухе к смраду тухлой воды и дерьма примешивался сильный аромат карамели, словно в канализацию смыло целую кондитерскую фабрику.

Световое пятно неспешно ползло вверх. Лизнуло по тонкой, мгновенно спрятавшейся, похожей на паучью лапе. Зацепило вздувшееся клещиное туловище. По бокам беспорядочно шевелились бесконечные рудиментарные лапки. Дальше появились кишки или что-то похожее – тонкие свисающие трубки, уходившие одним концом в улыбающуюся пасть огромной кукольной головы, а другим концом…

– Кирилл, – еле слышно выдохнул Мальцев, глядя, как омерзительные хоботки забивают рот, нос, уши его сына, а некоторые уходят куда-то под одежду и пульсируют, подрагивая, будто всасывая что-то. Ребенок был всё ещё жив. Кожа в нескольких местах потрескалась, словно эмаль на фарфоровой кукле, глаза запали, ноги судорожно дёргались, пока бесчисленные щупальца шерудили у него в комбинезончике, но сомнений не было – Кирюша жив. Маленькая, болезненно истончившаяся ручка поднялась, вытянулась к отцу, просяще сжимая худые воробьиные пальчики. Тварь же, питавшаяся ребёнком, никак не реагировала, продолжая поглощать телесные жидкости малыша. Кирюшин ротик, к которому присосались бледные, похожие на глистов хоботки существа, нервно шевелился, силясь что-то произнести. Послышались приглушённые звуки, из которых неловко, неуверенно, как из случайно брошенных кубиков с буквами, складывалось слово:

– Папа!

– Это не мой сын! – произнёс Мальцев совершенно машинально. Не истощённой фигурке, крепко прижатой паучьими лапами к мерзкому тулову, и не твари, пришедшей из ночных кошмаров, чьи нарисованные ярко-голубые глаза продолжали безэмоционально сверлить следака. Нет, он говорил сам с собой.

– Не мой сын! – прошептал Игорь, как бы подтверждая сказанное. Нет. Его сын – это сильный, сообразительный, похожий на отца – настоящий пацан, честный, благородный, с лёгкой рыжиной в волосах. А не этот истощённый, пожёванный уродец. Не ребёнок – объедок. Взяв себя в руки, следователь вдохнул полной грудью затхлого воздуха с нотками сливочной помадки и сделал то, что видел единственным выходом из этой ситуации.

– Слушай сюда, тварь! Останкино – мой район, – гремел он, не заботясь о том, что там, наверху, в мире, где всё ещё сохранилось понятие нормальности, его кто-то услышит. – Я здесь всё решаю. Вали с моей территории! Куда хочешь вали. Иначе завтра я приду сюда с операми и сожгу к чёртовой матери твою халупу и тебя лично. Вали отсюда! Слышишь меня? Мы договорились?

Глупое кукольное лицо продолжало бессмысленно лыбиться потрескавшимися резиновыми губами, но тонкие ноги существа немного согнулись, наклонив тело вперёд, и будто бы изобразили кивок.

– Вот и здорово, – удовлетворенно кивнул Мальцев в ответ. – Я проверю. И ещё…

Всё ведь может быть так просто. Так элементарно. Убить одним выстрелом двух зайцев? Такого он не мог упустить:

– И жмура забери. Мне он здесь ни к чему.

Кивок на этот раз был более явным.

* * *

Игорю пришлось караулить жену во дворе добрые три часа, прежде чем та, заплаканная и опухшая, отправилась куда-то со стопкой распечаток в руках. Вещи он собрал быстро – и нужно-то было просто покидать одежду в чемодан. Алину он выпишет потом – после окончания бракоразводного процесса. Сейчас нужно прийти в себя. Больше старлея в этом доме ничего не держало – всё, даже мебель, даже книги на полках были ему здесь чужими: забеременев, Алина настояла на ремонте.

О Кирилле он старался не вспоминать. Да и было не до того. После того жуткого вечера в колодце ему пришлось просидеть всю ночь, оформляя на пару с Викой документы так, чтобы комар носа не подточил. «Застреленный при попытке побега» маньяк-серийник – это тебе не шутки. По головке за такое не гладят, многие доказательства пришлось изобретать буквально на коленке. Благо Анатолий Головин уже ничего никогда в суде оспорить не сможет. Игорь специально стрелял в спину бедняги на разных расстояниях – чтобы баллистическая экспертиза показала, что задержанный и правда пытался убежать. Григорий Ефимович лично обещал и хорошее вскрытие без лишней въедливости, так что и здесь всё будет гладко. Тушина – хорошая все-таки баба – сама сидела на телефоне, советовала – как и что лучше написать.

Вика тоже молодец – не испугалась, не пошла на попятную – с шефом до конца. Глядя на её рыжую головку, склонившуюся над фальшивыми рапортами, Мальцев наполнялся новым, тёплым чувством. Любовью это назвать вряд ли можно, а вот влюблённостью – пожалуй.

Под утро, вымотанные до предела, они поехали к Вике. Завалившись на диван, и даже не до конца раздевшись, старлей и помощница принялись яростно, отчаянно заниматься сексом, вытрахивая из себя события прошлой ночи – подлог, убийство, а лично Мальцев –