– Вот сволочи, – безнадёжно протянула я, – Если теперь все камеры будут работать, то, как мы летом в лес?

– Если днём, то не проблема, – мрачно буркнула Яринка, – У забора камер нет. А вот как ночью?

Но и это было ещё не всё. Закончив с камерами, дядьки вооружились какими-то громко и противно визжащими инструментами, которыми подрезали пожарные лестницы на всех корпусах. Теперь дотянуться до них не представлялось возможным.

– Надеюсь, когда будет пожар, идиоты пожалеют об этом, – прошипела Яринка, беспомощно стискивая кулаки, – свернут шеи.

Я впала в минутное замешательство, подумав, что Яринка имеет в виду рабочих, подрезающих лестницы, но потом сообразила, что речь о взрослых нашего приюта, придумавших такую подлость.

– Не свернут, – я прикинула расстояние от земли до нижней ступеньки лестницы, – Если слезая вниз, повиснуть на руках, то до земли совсем недалеко.

– Взрослому недалеко, – поправила Яринка, – А совсем маленьким?

– Ну, наверно их больше заботит, чтобы девочки не встречались с мальчиками, чем переломанные ноги какой-то мелюзги.

– Когда я только попала сюда, – Яринка зачерпнула со спинки скамьи горсть снега и стала катать снежок, – Рассказывали, как одна девочка повесилась в раздевалке. Её арестованных родителей казнили, и она узнала об этом. Потом в раздевалку все боялись ходить поодиночке, говорили, что она может опять оказаться там. Висеть среди одежды.

Мне стало зябко. Но о таком случае я слышала впервые.

– Когда это было?

– Точно никто не говорил. Когда-то.

– Так может это не правда? Ну, вроде той истории про гроб на колёсиках.

– Гроб на колёсиках – детская страшилка. А это…

Яринка не договорила, но я и так поняла. Даже если случай с повесившейся девочкой был одной из приютских легенд, но такое легко могло и может случиться. И никакие камеры или обрезанные лестницы не помогут, если кто-то из детей не захочет больше оставаться здесь.

– Люду и Сашу завтра хоронить будут, – сказала Яринка и запустила полурастаявший снежок в сторону школьного крыльца.

– Кого? – спросила я, прежде чем догадалась, что так звали погибших девушку и парня.

– Семнадцатые группы поедут на похороны. И Нюра, – сообщила подруга, – А отпевать не будут.

– Ну и пошли они, – я вспомнила растерянного батюшку Афанасия и разозлилась, – Святоши, тоже мне. Мне кажется, мёртвым вообще по фиг, отпевают их или нет.

– Мёртвым конечно по фиг, – мудро рассудила Яринка, – Но это делается не для мёртвых. Или не делается. Они думают, что другие не станут вешаться и прыгать с крыш, если будут знать, что их потом не отпоют. Такие дураки.

С этим я не могла не согласиться. Вообще чем дольше здесь жила, тем меньше понимала, как могут на первый взгляд взрослые и разумные люди, соблюдать все эти глупые правила. Как они не видят, что это чистой воды надувательство?

– Пойду до церкви, – я поднялась, – Спрошу, как Нюра.

Яринка вяло кивнула, скатывая второй снежок.

Церковь была лишь предлогом, чтобы уйти от подруги, на самом деле я планировала другое. Обойти все здания приюта и посмотреть где на них находятся пожарные лестницы. Я не надеялась, что какую-то из них забыли обрезать, и сама толком ещё не знала, зачем мне это нужно, но в подсознании толкалась некая догадка, беспокойный зуд. И чтобы его унять, мне и требовалась эта прогулка.

Прогулка ничего не дала. Лестницы на обоих корпусах, школе, администрации и больнице были срезаны примерно на высоте двух с половиной метров – не дотянуться, не допрыгнуть. И не нашлось рядом ни деревьев, ни выступов на стенах. Я приуныла. Яринкина идея с вылазкой на крышу пришлась мне очень по душе, было в этом что-то символическое – подняться над приютом, обрести пусть краткую, но свободу на высоте и просторе. И отказываться от неё теперь было горько и обидно.

Чтобы моё шатание не оказалось совсем уж бесцельным, я решила всё-таки наведаться в церковь, спросить, когда теперь будут занятия в хоре. Но обнаружила там только грустного батюшку Афанасия, шепчущего что-то перед одной из икон. Он заметил меня не сразу, а когда заметил, сказал только, что сегодня Марфы Никитовны не будет, после чего вновь повернулся к иконе. А я продолжала стоять. Стояла и смотрела на узкую винтовую лестницу ведущую наверх. Там мне бывать не доводилось, но я не раз видела, как батюшка Афанасий поднимался по этой лестнице, когда приходило время бить в колокола…

… Я нашла Яринку там же, где оставила. Подруга сидела на скамейке, нахохлившись, втянув голову в плечи и спрятав ладони под мышками.

– Холодно? – я плюхнулась рядом.

Она кинула на меня сонный взгляд.

– Не холодно. Скучно.

– Сейчас будет весело, – пообещала я, и, дождавшись, когда в Яринкиных глазах разгорится огонёк интереса, сообщила, – Я нашла место, где можно встречаться по ночам.

С подруги слетело оцепенение, она встрепенулась, как птичка собирающаяся взлететь.

– Где?!

– В церкви, – ответила я, и сполна насладилась немой сценой. Добрую минуту Яринка таращилась на меня, словно пытаясь понять, действительно ли перед ней моя персона, или неожиданная галлюцинация. Потом осторожно переспросила:

– Где, где?

– В церкви, – не без удовольствия повторила я, и, не желая больше мучить подругу неизвестностью, объяснила, – Я же по вечерам хожу на спевки. Мы там, бывает, до самого ужина сидим, и позже нас в церковь уже никто не заходит, её закрывает Марфа Никитовна. Если я незаметно открою окно, и оставлю его так – прикрытым, но не защёлкнутым, то мы потом сможем с улицы забраться внутрь. И даже подняться наверх, на колокольную площадку, смотреть на звёзды.

И снова Яринка молча глядела на меня, но на этот раз совсем по-другому – недоверчиво и восхищённо. А потом порывисто обняла, чуть не повалив на скамейку.

– Дайка, да! Да-да, это будет супер! Это же…

Она не нашла слов и за неимением их просто ещё крепче сжала меня в объятиях. Но я не нуждалась в словах, и без того прекрасно зная, что чувствует подруга. Сама чувствовала то же самое, когда словно оглушённая вышла из церкви и брела, не глядя под ноги. Столько времени идеальное место для тайных встреч было у меня под носом, сколько раз мы могли бы увидеться там с Дэном, вместо того, чтобы ограничиваться короткими сухими записками! Но это сожаление лишь скользнуло по краешку сознания и исчезло, я не хотела думать об утраченных возможностях, меня переполнял восторг при мысли о предстоящих. А ещё я ликовала от дерзости своей затеи, которая могла бы соперничать с Яринкиной летней выходкой в корпусе мальчишек. Разве взрослым придёт в голову искать нарушителей в церкви? Предположить, что кто-то из воспитанников осмелится использовать дом божий для того, чтобы тайно потусоваться? Да никогда!