Вообще-то неправильно этих зверей называть лесовиками. Водились они и в поле, и в горах, в реках и озерах тоже встречались. Повадки их различались, масть и, пожалуй, размеры. Но все равно, как ни посмотри — видно, что зверь-то один и тот же.

Роста человеческого или повыше. Да и в плечах гораздо шире. Передние лапы, или, чего уж там выделываться, руки они руки и есть, свисают почти до колена, на бегу мотыляются из стороны в сторону. Спина сутулая, шея короткая, зато голова круглая, с затылка на макушку будто шишка наползает. Потому в некоторых краях звали их шишками, а баб лесных — шишигами. Тело вроде как звериное — покрыто волосами и воняет псиной после дождя или с мороза, но все части — руки, ноги, прочее, что там мужикам и бабам полагается иметь, как у человека. Потому-то про лесовиков говорили — от зверя ушел, к человеку не пришел. Ни то ни се, стало быть...

Цветом шерсти и волос на голове, к слову сказать, лесовики сильно отличались между собой. Встречались рыжие, желтоватые, навроде буланых, бурые, черные с подпалом, словно выгоревший на жарком летнем солнце вороной конь, даже седые — с небольшой проседью и совершенно сивые, как старики-люди.

По месту обитания звали люди лесных чудищ лешими, водяными, полевыми, овинными и даже, говорят, были домовые, только на глаза хозяевам дома старались не показываться. Бабам тоже прозвания нашлись — лешачихи, полевицы, водяницы или русалки. Последние, кстати, самые зловредные существа. Если от мужика-шишка еще можно было откупиться или даже подружиться — о таких случаях частенько рассказывали сказки, то, встретив бабу, оставалось лишь вверить себя милости Господней. Потому что исход мог оказаться самым плачевным. В самом лучшем случае у неудачливого прохожего отбирали одежу, рвали волосы и бороду, щипали и щекотали. Хуже всех кметкам приходилось, ибо шишиги своего полу не любили. Завидовали, что ли? Ну, а в худшем случае человека замучивали насмерть. Щекоткой, щипками, пинками.

Этим летом Ендреку довелось столкнуться над речной заводью сразу с тремя русалками. Воспоминания о водяницах до сих пор отзывались холодным ужасом и оцепенением. Если бы не отряд грозинчан с самим князем Зьмитроком во главе, быть бы студиозусу умученным насмерть.

Потому и замер он с раскрытым ртом. Растерялся студиозус, руки сами опустились.

— Тьфу ты... того-этого... кочкодан проклятый, — плюнул через плечо от сглаза Лекса.

— К-кочкодан, не к-кочкодан, а дите малое, — отозвался Меченый.

— Гляди, он точно раненый, — добавил Юржик.

В самом деле, малыш-лесовик сидел, съежившись, пальцы вцепились в ствол, как когти неясыти. Маленькие глазки сверкали, как у затравленного зверька, из-под выпуклых надбровных дуг. На левой ноге, хорошо различимой на белой коре, длинная рваная рана — края запеклись черными сгустками крови. Работа волчьих клыков. Что же еще?

— Пропадет, — сказал пан Бутля. — Кровью изойдет, либо зараза какая в рану попадет.

— Т-точно, — кивнул Войцек. — ну, что, студиозус, б-бери нового больного...

Ендрек молчал. Не мог заставить себя и что-либо сказать, и пошевелиться. Перед глазами, как наяву, возникли уродливые морды русалок — проваленные носы, скошенные лбы, шишковатые головы, длинные спутанные патлы. Сильные, жесткие пальцы, втыкающиеся под ребра... А ведь могли защекотать насмерть. Могли... Если бы не Зьмитрок и нынешний король, а тогда князь Терновский, пан Юстын Далонь. Они спасли незадачливого медикуса, убив одну из водяниц и прогнав остальных.

— Эй, студиозус! Заснул, поди? — крикнул пан Юржик. — Кому молчим?

— А? Да нет... Не заснул, задумался...

— Ты гляди! Задумался он! Пускай лошадь думает — у нее голова большая. Ты не думай — хватай звереныша!

— Как? — помотал головой Ендрек.

— Да никак!

— А на что он нужен... того-этого... панове? Вред один.

— Т-ты зря так, Лекса. Все-таки ж живая т-т-тварь. Не бросить же ее волкам на съедение?

— Да что там — «живая». Говорю же... того-этого... вред один. Посевы травят, коров по ночам доят, стога ворушат... Вредители... того-этого...

— Д-добро, здоровые, может, и вредители, — пожал плечами Меченый. — Малой-то что т-тебе сделал?

— Дык... того-этого... малые все вырастают...

— А! Что за люди?! — возмутился пан Бутля. — Один животину, которая ему и не сделала-то ничего, готов бросить волкам на растерзание. Другой стоит столбищем. Руки-ноги у него отнялись. Что, вспомнил, поди, как его тетка тебя прижимала в темном месте?

История бегства Ендрека под покровом ночи с бивака, разбитого отрядом под командой пана Войцека, встречи с водяницами, последующего пленения грозинчанами частенько бывала предметом подначек со стороны пана Юржика. Студиозус уже почти привык сносить незлобливые, хотя и весьма ехидные замечания. А что поделать? Сам виноват. Вообразил себя героем, способным выжить в одиночку в лесу, да еще и скрыть свои следы от матерых порубежников, какими по праву могли считаться бывший богорадовский сотник да его урядники — Грай и Хватан. За что и поплатился. Едва не лишился жизни во время магического ритуала, проводимого чародеем Мржеком Сякерой над паном Далонем. Скорее всего, как впоследствии понял Ендрек, он должен был стать проводником, посредником в установлении связи между эманациями волшебной силы и паном Юстыном. Именно на нем Мржек замкнул магические линии и каналы связи углов гексаграммы с некой астральной силой, способствующей превращению обычного человека в чародея. А после его кровь, кровь студиозуса Ендрека, пролитая на тело пана Юстына — ныне короля Юстына Первого — передала бы его величеству способности к чародейству.

По злосчастному для пана Далоня стечению обстоятельств, его окропили кровью не Ендрека, а Грасьяна — верного слуги и пса цепного чародея Мржека. Насколько Ендрек помнил, переносица Грасьяна весьма недвусмысленно намекала на перенесенную некогда дурную болезнь, очень редкую в чопорном Выгове, но достаточно распространенную в Грозине и Мезине — городах, чьи жители отличались веселым нравом и склонностью к рискованным развлечениям. Таким образом, вместо магической силы пан Далонь получил уродливые язвы и рубцы на всем теле, но более — на лице, куда попала кровь Грасьяна. А чародейская эманация, напитавшая кровь студиозуса, никуда не делась, осталась и дала о себе знать чудесным излечением поломанной руки пана Войцека, мигом очистившимися ранами Хватана, пана Бутли и Цимоша Беласьця — одного из панов, пришедшим им на помощь в схватке с рошиорами, невесть откуда взявшимся умением задержать и отклонить в сторону огненный шар, запущенный все тем же Мржеком Сякерой на берегу Стрыпы.

О последнем «подвиге» Ендрек вспоминать не любил, а вот умением успешно лечить начал последнее время гордиться. А почему бы и нет? Ведь дает результат смешение знаний, полученных в Руттердахской академии, и новоприобретенной волшебной силы? Дает! А значит, надо этим пользоваться. И стоит ли особо надолго задумываться — от Господа этот дар или нет, если он приносит несомненную пользу. Люди выздоравливают. Да так выздоравливают, что и не вспоминают о ранении уже через десяток дней после исцеления.