– Омлет будете? – просияла хозяйка. – Я хорошо готовлю.

Она достала из холодильника яйца и потянулась за ножом. Гость не спускал с нее глаз, чтобы нападение не застало его врасплох, как в парке. Второй раз за день проколоться – это уж слишком. Какого черта он вообще сюда пришел? Из любопытства? Из чувства долга? Или не смог отказать умоляющей о помощи женщине?

«Дамский угодник! – обозвал его внутренний критик. – Любая юбка лишает тебя здравого смысла. Все, что рассказала тебе Зорина, ты и без нее знал. Зря теряешь время, просиживая в чужой кухне!»

Поздний ужин затянулся. Вика почти не ела, тогда как Лавров с завидным аппетитом уплетал все, чем его угощали. Наевшись, он расслабился и посоловел.

Допивая чай, гость смотрел на Вику, и вдруг перед глазами все поплыло, а живот свела резкая боль…

Каретникову позвонила жена и сказала, что заночует у подруги.

– На здоровье, – процедил он.

– Ты дома?

– Я в сауне. Давно не парился. Хочу нормально отдохнуть. Не звони мне. Телефон отключу.

Он не сказал, до которого часа задержится, а она не допытывалась, когда он вернется. У каждого из супругов имелась своя причина не торопиться домой. Главное, дети гостили у бабушки, и не было нужды опекать их.

– Ладно, – вздохнула Неля. – Пока.

Каретников не собирался париться. В сауне ему становилось плохо, особенно если перед этим выпить. Ему и так было не по себе после смерти Камиллы. Он до сих пор не очухался. В глазах темнело при мысли, что вместе с любовницей он потерял не только свое мимолетное счастье, но и надежду обрести его вновь. В нем что-то оборвалось, надломилось, и прежним ему уже не быть.

Странная это штука – счастье. Игорь Иванович женился по любви, разбогател, стал отцом двух детей… и вдруг затосковал. Его мечты сбылись, а он не получил той радости, которую должен бы был испытывать. Вернее, радость как-то быстро прошла, и ему захотелось чего-то нового, неизведанного. То ли подкралась ностальгия по юности, то ли наступил кризис среднего возраста, когда поставленные цели достигнуты, а впереди еще большой кусок жизни.

Камилла стала для Каретникова глотком молодого вина, от которого он потерял голову, опьянел. Теперь ее нет, и он даже не смог по-человечески попрощаться с ней. Тело забрал из морга какой-то Савельев. Оказывается, то был ее отец. Явился не запылился. Небось, спит и видит наследство к рукам прибрать.

Он не счел нужным встречаться с Савельевым. Кем он представится этому человеку? Любовником его покойной дочери? Пошло и глупо до чертиков.

Еще глупее было бы явиться на кладбище и прятаться среди чужих могил, чтобы не попасться никому на глаза. А потом, когда все разойдутся, одиноко скорбеть у земляного холмика, покрытого дешевыми елочными венками.

– Что это даст? – скрипнул он зубами, представляя себе жалкую похоронную процессию, тянущуюся за простеньким гробом.

Кто приходил проводить Милу? Папаша, которому все эти годы не было до нее дела? Сотрудники из бара, где она работала? Соседи по даче?

Ему было бы легче, если бы Мила исчезла. Как будто она уехала куда-то далеко… и может быть, еще вернется. Холмик на кладбище казался ему чем-то чуждым живой, юной и прелестной Миле. Должно быть, сама мысль о смерти претила ему. С другой стороны, он все чаще задумывался над этим. Если кто-то может вот так запросто уйти в небытие… то не может ли кто-то так же запросто прийти из небытия? И что это за «дверь» такая? С секретом.

Раньше он ничем подобным не интересовался. Но сейчас… кое-что изменилось. Его пугали эти перемены, но они же давали безумную отраду.

Каретников боялся дать волю тому непостижимому и темному, что накатывало на него и отступало, словно морской прибой. Он ждал возвращения психолога, который мог выслушать его и дать дельный совет. В то же время он боялся услышать из уст Лурье приговор.

Хотя может ли что-то испугать его теперь, когда он потерял Милу?

Оказывается, он любил ее больше, чем осмеливался предположить. Любил? Или продолжает любить, несмотря ни на что?

Вопреки здравому смыслу, он не торопился отказываться от снятой для Милы квартиры. Место их свиданий, казалось, хранило память о любовных встречах, страстных порывах и необъяснимом чувстве счастья. Это счастье заключалось не в ласках… не в сбивчивых невнятных признаниях, которые расточал Игорь… а в каком-то блаженном бредовом тумане, куда он погружался рядом с Милой…

В этом тумане он забывался, отрешался от всех забот, страданий и размышлений. Он нырял в мир, где царили безмятежность и наслаждение. Этот сладкий сон время от времени прерывался, но Каретников был уверен, что снова окунется в него. И вдруг его грубо вырвали из волшебных грез… теперь уже навсегда, насовсем.

Ему казалось, что, отказавшись от квартиры, он сделает последний непоправимый шаг, отделяющий его от пережитого там счастья. Он был не в силах пойти на это…

Его все раздражало. Работа, сотрудники, партнеры по бизнесу, дурацкие вопросы следователя и особенно – жена. Отчего-то ему хотелось выместить на ней свой гнев и разочарование. Чтобы не сорваться, он избегал Нели, старался проводить время в клубе или где-нибудь еще. Где угодно – лишь бы не дома.

Раньше он лгал ей из-за Милы, теперь просто так, от злого отчаяния. Как будто Неля была причиной его бед. Он нутром чуял ее вину. Один ее вид, голос или взгляд выводили Каретникова из себя. Даже по телефону он говорил с ней сквозь зубы.

Он с ужасом ждал, что будет дальше. У него захватывало дух, как перед прыжком с большой высоты. Он не мог противостоять бездне, которая разверзлась перед ним. На дне этой темной бездны переливались зеленым светом камешки из колье Милы. Они дразнили Каретникова, манили его к себе, поблескивали в кромешной тьме, подобно звездам. Куда делось колье после смерти девушки?

Каретников чувствовал, что обязан найти украшение. Но каким образом? Он пытался понять, зачем ему это, и объяснял поиски колье желанием оставить камни на память о Миле. Эта вещица была дорога ей, а значит, и ему.

Хотя вряд ли можно назвать «поисками» его действия. Вернее, отсутствие действий. Куда ему идти, у кого требовать вернуть украшение? Он догадывался, что камни пропали еще до того, как тело Милы забрали в морг. Откуда-то у него взялась такая уверенность, и он руководствовался ею.

Последний день жизни девушки вообще ставил его в тупик. Почему та сбежала из бара? Как оказалась в чужой квартире? С кем провела ту роковую ночь?

В нем боролись страх и бешенство, раскаяние и жажда мести, апатия и лихорадочное возбуждение. Он винил в смерти любовницы всех и в первую очередь себя. Его подстегивало обязательство, которого он вроде бы никому не давал. Перепады настроения и взрывы эмоций измотали его. В сознании мельтешили зеленые камни, мертвое лицо Милы, искореженный «мерс» Туровского, могильный холмик, усыпанный цветами… истерика жены…