— Я должен был догадаться, что вы найдете общий язык. Обе ведете себя, как девчонки-сорванцы.

— Мне тоже вызвать в свою спальню лакея?

— Только попробуй, и он будет уволен.

— А повар?

— Слишком темпераментный. Ему следовало бы подыскать себе более спокойную работу.

— А старший конюх?

— Слишком занят с лошадьми. Пусть работает на Моршема.

— А граф?

— Угрюмый тип, поглощенный самокопанием. — Он накрутил на палец ее локон. — Говорят, он убил свою жену. Или вынудил ее бежать, когда ему это не удалось.

— Дураки!

— Говорят, он спутался со служанкой ирландкой, которая лишает его самообладания одной своей улыбкой. — Дуновение дыхания на ее щеке. Мягкий поцелуй в висок.

— Неужели?

— Истинная правда.

Она обеими руками схватила его за руку.

— Прости меня, Арчер, за то, что я причинила тебе боль!

Он не ответил, не стал отрицать, показав тем самым, как сильно она его ранила. Ничего не сказал, и когда она прильнула к нему, прижалась щекой к его груди. Его подбородок уперся ей в макушку.

— Ты, конечно, понимаешь, что мы оба запутались. Мы хорошо научились ранить друг друга и не можем идти дальше. Не можем и вернуться.

Она кивнула.

— У тебя свои поиски, у меня — свои.

Он крепче обнял ее, словно опровергая слова, которые могли бы разлучить их.

— У Алисы был ребенок. — Весь день сегодня ей хотелось произнести эти слова.

— Да, — просто подтвердил он.

— Ты мне этого не сказал.

— Нет.

Он, казалось, перестал дышать, будто сберегая силы для следующего вопроса.

— И ребенок был не твой.

— Сплетники постарались на славу, — сказал он тоном смирения.

Она собиралась выяснить еще кое-что, задать вопрос, который задавать не следовало бы:

— Тебе было все равно?

— Все равно?

Он отстранился от нее и лег на спину, уставясь в темный потолок.

— Я никогда не говорил о ребенке Алисы, — согласился он. — Знаю только то, что она его носила. Возможно, выгнать Алису мне помешала гордость или какое-то другое благородное чувство. Ребенок ведь не виноват.

Мэри-Кейт повернулась и положила голову ему на плечо, провела по его груди ладонью. Безмолвное утешение вот все, что она могла ему дать.

— Она гордилась им, любовь к ребенку почти ослепила ее.

— А ты что чувствовал?

— Я вспоминал себя шестилетним мальчишкой. У меня был любимый щенок, а отец отобрал его и приказал убить. Разумеется, он хотел преподать мне какой-то непонятный и извращенный урок, но я так никогда и не понял, какой именно. — Он обнял ее и притянул к себе. — Отвечаю на твой вопрос, Мэри-Кейт: мне было далеко не все равно.

Они легли поудобнее, теснее прижавшись друг к другу. Ей хотелось коснуться всего его тела, дюйм за дюймом, не из страсти, а из желания почувствовать свою с ним связь. Чтобы победить тьму и обступившие их призраки.

— Это была ее комната?

— Ты все время думала об этом?

— Да, — ответила она. — Раз уж это ночь признаний, думала.

— Она жила в той комнате, где сейчас обретается моя мать, разумеется, без лакея. — Он вздохнул. — У нас общая стена, и иногда мне хочется, чтобы она поселилась в другом конце коридора.

Мэри-Кейт хихикнула и тут же прикрыла рот рукой.

— Нет, — сказал он, — опуская ее руку. — Ты не виновата, раз это кажется тебе забавным. У нас с тобой мало веселья. И хотя я очень ее люблю, она стала еще более непосредственной, чем я ее помню.

— Возможно, берет пример с сына?

— Ее сын сидит один в своей комнате и жаждет общества, и за это его прозвали Сент-Джоном Отшельником.

— Я с тобой, Арчер.

В ответ на этот прозрачный намек он спросил:

— Что ты будешь делать, когда найдешь своих родных, Мэри-Кейт? Станешь тетушкой своим племянникам и будешь рассказывать им истории о своих путешествиях?

— О горгоне с гневными черными глазами, которая засадила меня в свои казематы и заставила есть обглоданные кости. — Грудь Арчера под ее щекой заколыхалась от смеха. Мэри-Кейт тоже улыбнулась. — Честно говоря, я не думала, что буду делать, только хочу их найти. Это как маяк, до которого я должна добраться.

— А если ты их не найдешь? Снова пойдешь в услужение?

— Это — почтенное занятие, Арчер, в нем нет ничего постыдного.

— Я этого не сказал, моя разгневанная Мэри-Кейт. Просто мне почему-то кажется, что ты совсем для него не подходишь. В тебе хватит храбрости для герцогини и темперамента, по-моему, тоже.

— Да, только поблизости не видно герцогов, ищущих меня в капусте.

— Если бы я не был обреченным на поиски рыцарем, перевернул бы всю капусту в округе, хотя я всего лишь граф.

— Про тебя нельзя сказать «всего лишь», Арчер.

— Ты плачешь?

— Нет.

— Твой голос звучит странно.

— Ерунда. Ты не видишь в темноте.

— Зато хорошо слышу, Мэри-Кейт.

Он наклонился и запечатлел на ее щеке такой нежный поцелуй, что она чуть не созналась ему в своей сердечной боли. Но такое признание разорвало бы покрывало защищавшей их тьмы. Ночь делала их обоих недосягаемыми. И более уязвимыми, чем днем. В темноте они могли разделить свою скорбь, но не могли от нее защититься.

— Арчер, а если ты не найдешь Алису? Момент был самый подходящий, чтобы рассказать ему о встрече с Джеймсом, о том, что она знает об их любви и их ребенке. Но Джеймс, по его собственному признанию, через несколько дней будет уже далеко от Сандерхерста. К чему усугублять и без того печальную ситуацию? Не желая причинить Арчеру боль, она промолчала.

— Я думаю, — раздался у самого ее уха шепот Арчера, — что буду продолжать поиски, пока не состарюсь настолько, что не смогу сидеть в седле и держать копье. Тогда, возможно, я запрусь в башне и стану вспоминать, как рыжеволосая ирландка на время выманила меня из моего убежища отшельника.

— Надеюсь, в мыслях ты будешь снисходителен к этой женщине. Она не хотела тебе ничего плохого, только была смущена, напугана и хотела помочь.

Мэри-Кейт обеими руками сжала обнимавшую ее руку. Ей хотелось повернуться в его объятиях, уткнуться лицом в его рубашку и плакать, пока не выльются все накопившиеся в сердце слезы и не останется только пропитанный солью воздух. Но она этого не сделала и, не думая о награде или взаимности, одарила его сдержанностью.