Или еще проще: международная статистика хлебного рынка говорит, что в 1907–1913 гг. Россия обеспечивала 45 % мирового экспорта зерна и уверенно держала в нем первое место. В 1980–1990 гг. ситуация становится зеркально противоположной — СССР занимает первое место уже по импорту зерна, обеспечивая 16,4 % мировых закупок[84]. Но факты Сталина и его последователей никогда не интересовали, не смущали и не останавливали. Вождь широкими мазками рисует прогресс, непринужденно отбрасывая данные своего же советского правительства:

О, этот Громан! Опять. Откуда ему, меньшевику, знать, как строятся марксистские балансы. И тов. Сталин тут же дает бесплатный мастер-класс пролетарского подхода к этому искусству. Это уже другая сводка статистика Немчинова, на год позже. Смотрите: до революции помещики производили 600 млн пудов хлеба, кулаки — 1900 млн пудов, беднота и середняки — 2500 млн пудов. А как в 1927 г.? Помещики, понятно, — ноль, кулаки — всего 600 млн, зато беднота и середняки — целых 4000 млн пудов.

Проведем элементарную операцию сложения, которую мастер марксистских балансов сделать забыл. До революции общее производство хлеба составляло 600+1900+2500=5000 млн пудов. Хорошо, эту цифру мы уже видели и запомнили. После революции, в 1927 г., которым гордится Сталин, итог другой: 0+600+4000=4600 млн пудов. Меньше, чем им же было заявлено год назад. Тогда у них с Немчиновым было 4749 млн пудов, которые он смело округлил до 5 млрд.

«Колоссальный выигрыш» бедняков и середняков от Октябрьской революции оказался существенным проигрышем для страны в целом. За 11 лет советской власти годовое производство хлеба уменьшилось на 400 млн пудов, если исходить из собственных сталинских цифр, в которых к тому же, скорее всего, содержится бог знает какая доля испуганных статистических приписок.

Принимая во внимание какой-никакой рост населения, в пересчете на душу при царе получается округленно 36 пудов зерна, а при коммунистах через 15 лет — 31 пуд. В самом льготном для Сталина варианте налицо снижение душевого производства зерна на 15 %. Но его подобные мелочи не беспокоят. Он с дикой силой убеждения толкует про взлет на радость беднейшему крестьянству. Хотя в действительности налицо катастрофический структурный перекос: до революции половина (2500 млн пудов) приходилась на помещиков и кулаков, то есть на специализированное товарное производство, рассчитанное на продажу в города, с отработанной логистикой поставок. 4000 млн пудов в 1927 г. у бедняков и середняков, во-первых, в неизвестной нам части состоят из фальсификата (селянам и их начальникам на местах важно было правильно отчитаться, чтобы не угадать под скорый и справедливый народный суд), а во-вторых (в той части, которая реально существует), рассеяны по бескрайним просторам Родины при отсутствии экономического интереса и практического механизма их доставки в города. Так откуда же взяться товарному хлебу?

Все это еще 1927–1928 гг. — относительная благодать, отголоски НЭПа. Настоящее безумие только начинается.

И еще раз вечный эпистемологический вопрос. Что, делегаты съездов и конференций, которые все это фуфло слушали, были полными идиотами и не понимали, что им вешают на уши лапшу? Отчасти да, идиотами. Или уж точно неучами — как честно признается Хрущев. Такова была специфика кадровой политики. Но все равно оставались еще люди с кое-каким хозяйственным опытом. Те же злополучные Громан или Рыков. А также Базаров, Бухарин, Кондратьев, Осинский, Томский, Фрумкин и сотни других, которые с оторопью смотрят на происходящее. Тогда еще мало кого из партийцев расстреляли. Но посадили уже достаточно, чтобы научить бояться. Товарищи на практике осваивают ключевой навык, необходимый для выживания в новой прогрессивной действительности. Молчат как рыбы.

Меж тем вождь продолжает дробить мозг победными цифрами. А мы — скромно вникать. В 1927 г., стало быть, кулак произвел 600 млн пудов хлеба. А продал «в порядке внедеревенского обмена» около 130 млн. В деревне, следовательно, оставил 470 млн пудов. На весенний сев, на прокорм семье и скотине, на мелкий обмен с соседями. В 1929 г. колхозы и совхозы произвели уже 400 млн пудов. Но при этом дали товарного хлеба более 130 млн пудов («больше, чем кулак в 1927 году» — гордо подчеркивает Сталин).

Большое достижение. Только не грех заметить, что благодаря ему в колхозах по сравнению с кулацкими хозяйствами почти вдвое сократились запасы для собственных деревенских нужд (400–130=270 млн пудов). Резко падает семейное потребление. Про скотину и говорить нечего — без фуражного зерна она идет под нож. В стране исчезает мясо — а как иначе, если изъятие товарного хлеба растет на фоне его падающего производства.

Всего этого аудитория как бы не видит: очи не те. Зато с революционным энтузиазмом аплодирует словам вождя о грядущих достижениях как об уже состоявшемся факте. «Известно, наконец, — веско сообщает он в декабре 1929 г. («К вопросам аграрной политики…»), — что в 1930 году валовая хлебная продукция колхозов и совхозов будет составлять не менее 900 млн пудов. а товарного хлеба дадут они не менее 400 млн пудов (т. е. несравненно больше, чем кулак в 1927 году)»[87].

«Известно… что… будет составлять.» Так Марксу было известно, что производительность коммунистического труда будет выше капиталистической. Так Ленину было известно, что диктатура пролетариата излечит страну от инфляции. Страстный роман с будущим временем на фоне вычеркивания политически вредных фактов из времени прошедшего и настоящего. А для всех шибко памятливых у вождя есть карающий меч ЧК/ОГПУ — верное оружие диктатуры, доставшееся по наследству от Ильича.

Проходит полгода. В стране быстро размножаются победоносные очевидности, все дальше отползающие от реальности. Летом 1930 г. на XVI съезде ВКП(б) про заранее известные колхозно-совхозные 900 млн пудов Сталин уже не вспоминает. Зато между делом сообщает, что в 1927 г. валовая продукция зерновых составляла 91,9 % от довоенной, а в 1928 г. — 90,8 %. И никто не смеет напомнить ему, что как раз в 1928 г. он напористо утверждал, будто валовая продукция «в прошлом году равнялась довоенной норме производства, т. е. доходила до 5 млрд пудов хлеба». Обычное дело: прошлое вранье спускается на тормозах и забывается. Чтобы убедительнее выглядело вранье нынешнее.