Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ближе к концу месяца он напоминает Молотову:
«Если за эти 1–1,5 месяца не вывезем 130–150 миллионов пудов хлеба, наше валютное положение может стать потом прямо отчаянным. Еще раз: надо форсировать вывоз хлеба изо всех сил (здесь и далее выделено Сталиным. — Д.О.)»[91].
И об этом же в письме от 24 августа:
«…Микоян сообщает, что заготовки растут и каждый день вывозим хлеба 1–1,5 миллиона пудов. Я думаю, что этого мало. Надо поднять (теперь же) норму ежедневного вывоза до 3–4 миллионов пудов минимум… Иначе рискуем остаться без наших новых металлургических и машиностроительных (Автозавод, Челябзавод и пр.) заводов… Словом, нужно бешено форсировать вывоз хлеба»[92].
В стране разворачиваются две реальности. В одной крестьяне, у которых отобрали хлеб, умирают с голоду и сползаются в города в надежде устроиться на завод и получить продуктовые карточки; заградительные отряды их не пускают и гонят назад. Горожане тоже не знают, чем накормить детей, делят с клопами жилплощадь в коммуналках, воют по ночам в подушку и смертельно боятся что «придут и заберут». Экономика бьется в мобилизационных судорогах. Финансовая система, общество и семья деградируют. Мужчины пьют, женщины делают криминальные аборты.
В другой реальности шеренги белозубой молодежи маршируют по площади, счастливые матери воздымают младенцев к золотому профилю вождя, на картинках колосятся хлеба и дымят заводы. Страна дружно вызволяет «Челюскин» из ледового плена и радостно готовится воевать малой кровью, могучим ударом, на чужой территории. В конце концов через пару поколений первая (материальная) реальность все равно возьмет верх. А вторая (виртуальная) своим расщепленным разумом даже не сможет понять, что случилось.
Правда, остаются цифры. Но, во-первых, они тоже беззастенчиво фальсифицированы агиографической лакировкой. А во-вторых, даже над ними, многократно исправленными и улучшенными, нам не рекомендуют задумываться. Да мы и сами не очень-то хотим. Стоит начать, и победный образ, шитый белыми нитками, расползется. Добрые люди за такое не похвалят.
2 сентября 1930 г. (месяца не прошло после указания обязательно расстрелять мерзавцев) И.В. Сталин пишет В.М. Молотову:
«Придется, по-моему, обновить верхушку Госбанка и Наркомфина за счет ОГПУ и РКИ после того, как эти последние органы проведут там проверочно-мордобойную работу»[93].
Сказано куда конкретнее, чем в письме Менжинскому про серебряную мелочь. Проверочно-мордобойная работа — дело родное и привычное. Население, как Буратино, прячет золотые и серебряные сольдо за щекой, не желая бумажек диктатуры пролетариата. Как мы видели, самой диктатуре денежная макулатура тоже не очень-то нужна. Ей (как и трудящимся) милей настоящие деньги. Только где ж их взять? Ничего не остается, кроме как гнать все, до чего дотягиваются руки, на экспорт и вытрясать мелочь из сограждан по методу кота Базилио. Собственно, для того вертикаль и строили — чтобы было на что вниз головой подвесить обывателя с длинным деревянным носом. И затем применить к нему методы ручного управления с проверочно-мордобойной работой. В общенародных интересах, само собой.
Через 60 лет после Сталина когорте силовых рэкетиров опять есть чему радоваться: реформированная в «лихие 90-е» рыночная экономика стала в разы плодоносней. Примерно как после НЭПа. Самое время под разговоры про укрепление вертикали, наведение справедливости и порядка, а также про враждебное окружение еще разок все забрать под свою твердую руку. Сказка про «эффективного менеджера» снова становится остро актуальной. Да и трудящимся тоже приятно еще разок виртуально воспарить над постылой действительностью: старый миф борозды не портит.
Вот только с пенсиями и зарплатами какая-то ерунда. Похоже, вредители опять распоясались.
Частный случай П. Краснова
Популярный среди патриотической общественности публицист и аналитик Павел Краснов глубоко переосмыслил исторический опыт коллективизации и пришел к нетривиальным выводам:
«Сталин должен был “прессануть” осатаневшее быдло с необходимой жестокостью, но на два года ранее. Нужны были и приклад в зубы, и пули, и штык под ребро. Если потребуется, то и пулеметные роты для особо упертых, чтобы промыть мозги свинцом, при необходимости даже вешать мерзавцев вдоль дорог. Потому что быдло понимает только язык силы. Так были бы погублены тысячи, пусть даже десятки, но спасены сотни тысяч. Всего этого Сталин не сделал, а должен, обязан был сделать. По большому счету его за это надо было бы судить за преступное бездействие…»[94].
Наверно, можно найти и более убедительный пример отношения идеократической надстройки к крестьянскому базису. Только зачем? Цитата замечательна не только ярким отражением приоритетов постсоветского номенклатурного реванша, но и характерным для него агиографическим восприятием прошлого. Г-н Краснов, как и положено советскому патриоту, из общих соображений определяет число жертв коллективизации в несколько сотен тысяч (уж точно не миллионов!) и при этом искренне считает Сталина великим вождем, которому все по плечу.
На самом деле нет. «Прессануть быдло» на два года ранее Сталин не мог: эта замечательная идея тогда была еще резковатой для ЦК, где сохранялись позиции у относительно вменяемых «правых». Силовики еще не были сплочены в государеву опричнину и исподволь присматривались к разным линиям в Политбюро: неизвестно, чья возьмет. Выступать с подобной инициативой было рискованно, а как раз по части политических рисков нюх у тов. Сталина был безотказный. Для начала требовалось как следует «прессануть» саму партию и вычистить оттуда всех агентов буржуазного влияния. А крестьянское «быдло» — уже потом. Подождет, никуда не денется. Реальную политику Сталин чувствовал куда тоньше простоватого П. Краснова — этого не отнимешь.
Не менее интересна и другая сторона цитаты, тоже связанная с аберрацией исторической оптики. На фоне решительных обвинений Сталина в мягкотелости г-н Краснов не слишком углубляется в вопрос о том, почему вдруг возникла нужда погубить «тысячи, пусть даже десятки» тысяч ради человеколюбивого спасения сотен тысяч (на самом деле миллионов). В силу особенностей агиографического взгляда ответ ему очевиден. Хотя за два-три года до коллективизации (то есть повторного, после 1918–1921 гг., похода партноменклатуры за данью) зерна в стране было если не в изобилии, то совершенно в достатке. Как, впрочем, и до революции. При последних царях трудности с хлебом случались в отдельных губерниях, но по масштабу и гибельным последствиям с советскими они несопоставимы (Краснов, измученный агиографическим нарзаном, всерьез пишет, что для царской России сотни тысяч голодных смертей были обычным делом).
