— Цезарион, мой мальчик…

— Забудь о нем.

— Он станет фараоном?

— Нет! Это было условием его спасения. Цезарион оказался умней, он отказался от той власти, которую ему предлагала ты.

— Но почему, ведь он наследник Цезаря и… и мой.

— Ты так ничего и не поняла, Клеопатра. — Юный жрец присел на ложе рядом с царицей, та осторожно коснулась рукой его одеяния. Петубаст тихонько рассмеялся: — Боишься, что я видение? Нет, я живой человек. Когда-то жрецы просили тебя выбросить из головы мечты о Риме, потом о всемирном господстве, потом просили забыть о Марке Антонии, но ты не послушала. Тебе дали флот, чтобы разгромила римлян, но ты доверила управление им не египтянину и даже не греку, а тому же римлянину. И снова все погубила.

Он немного помолчал, потом заговорил снова:

— Твое время вышло. За детей не бойся, Цезарион далеко, остальных вырастят в Риме.

Клеопатра сидела, низко опустив голову, все, что говорил молодой жрец, было правдой, ей раз за разом помогали, но она снова и снова в угоду собственным мечтам о власти все губила. В результате погубила и Египет тоже…

Петубаст поднялся, шагнув к двери, Клеопатра почему-то поняла, что он сумеет выйти так же, как вошел — незаметно.

— Я погубила Кемет? Александрия погибнет?

— Александрия — это еще не Кемет, но я рад, что ты вспомнила хотя бы о ней.

— Помоги.

— Тебе помочь мог только народ Кемета, но, когда я предложил, ты отказалась, испугалась за сокровища Птолемеев.

— Я не о спасении говорю. Помоги умереть.

Жрец был уже у выхода, он обернулся, голос прозвучал тихо:

— Змеи любят смокву… Завтра вечером…

И словно растворился в воздухе, ни шагов, ни звука, даже занавеска не шелохнулась.

Не знай Клеопатра сына Пшерени-Птаха так хорошо, сомневалась бы, не привиделось ли.

Царица, а вернее, уже пленница, долго сидела, размышляя. Петубаст прав, он всегда прав, как и его отец. Когда она впервые решила связать свою судьбу с Цезарем, жрец в Серапеуме предупреждал ее об опасности, исходящей для Египта и лично для нее от Рима. Она не послушала, поплыла в Рим, но не ограничилась простым выступлением в сенате или признанием Цезариона сыном Цезаря, ей захотелось всемирной власти, пусть вместе с Цезарем, но всемирной. Мало было Египта, даже Рима мало.

Стало жутко, неужели и Цезарь так страшно поплатился за свою жажду всемирной власти? А потом Марк Антоний тоже… А Октавиан чем заплатит? Почему-то от мысли, что Октавиану тоже придется расплачиваться, ее охватила злорадная радость. Пусть расплачивается!

Цезарион жив, это главное. Но вдруг ей стало страшно, ведь Октавиан предупреждал, что если она покончит с собой, то дети будут убиты! Октавиан не Антоний, он это сделает. Но Петубаст сказал, что Птолемея, Александра и Клеопатру вырастят в Риме. Жрец не обманет, он всегда знает, что случится в будущем. А вдруг он ошибся?

Клеопатра пыталась убедить себя, что жрец никогда не ошибается, но у нее это плохо получалось. Тогда она стала размышлять, что произойдет, если Октавиан все же проведет ее за своей колесницей по Риму? После позора следует только смерть, а что с детьми? Их убьют вместе с матерью, заточат в монастырь, а то и того хуже — продадут в рабство? Картины одна страшней другой мелькали перед ее глазами. Было ясно, что ей самой не спастись, да и зачем? Но независимо от ее смерти судьба детей зависит от милости Октавиана, а не от того, доживет бывшая царица Египта до триумфа в Риме или нет.

Как же она раньше об этом не подумала?! Все заслоняло беспокойство за малышей. А еще ждала сообщения, что Цезарион спасся. Вот, дождалась… Для Октавиана главное — убить Цезариона и провести ее по Риму, связанной, за своей колесницей под улюлюканье беснующейся толпы. Цезариона Октавиан считает мертвым, а вот своего позора она не допустит.

Клеопатра вдруг почувствовала, что свободна! Она была свободна от воли Октавиана, он уже ничем не мог испугать царицу!

На сердце стало легко, она только мысленно просила прощения у младших детей за то, что погубила их жизни, вместо царского дворца им предстоит не слишком хорошее существование. А еще у всех, кто по ее вине пострадал. Таких было слишком много, этот груз еще придавит царицу в Зале Двух Истин на Суде Судьбы. Но теперь она думала не о том, все равно изменить уже ничего невозможно.

Клеопатра думала, как сделать, чтобы Октавиан не сумел помешать ей.

— Гай Юлий, царица… бывшая царица просит позволить ей навестить могилу Марка Антония.

Октавиан пожал плечами:

— Пусть идет. Все равно послезавтра отплываем. Только глаз с нее не спускать!

Он так для себя и не решил, что сделает с этой женщиной. В том, что проведет по улицам Рима в рубище и связанной, не сомневался, а потом что? Оставлять Клеопатре жизнь опасно, эта способна бежать из-под любых запоров и все начать сначала. Правда, теперь у царицы, бывшей царицы, как правильно оговорился Туллий, нет ее сокровищ, появиться в Египте она тоже не сможет, потому что в стране не простят пережитого позора. А без денег она ничто.

Почему на помощь Клеопатре не пришли жрецы? Наверное, и им надоели метания царицы и ее связь с римлянами. Расчет Октавиана был верен, когда он позволил Антонию ввязаться в связь с царицей до конца. Но теперь все завершено, если верить советникам, завтра ветер сменится, еще через день-другой можно будет выйти в море и обратно в Рим, везя глупую Клеопатру в кандалах, как рабыню.

Теперь ему никто не сможет помешать стать властелином половины мира. Причем добился он этого, вовсе не будучи великим полководцем, как Александр, даже не будучи сильным, как Цезарь. Но его время еще впереди, он, Гай Юлий Октавиан Цезарь, станет великим правителем великой страны. И никаких соправителей, триумвиров, гражданских войн. Римляне воспримут с восторгом его правление, в этом Октавиан не сомневался.

Он будет строить дома и прокладывать дороги, реформирует многое в Риме, а своим собственным поведением будет показывать положительный, а не отрицательный пример. Никаких любовниц, жен в Египте и измен. Подумав о Египте, он решил, что превращать эту страну в провинцию не стоит, ее не подчинить полностью, потому что Египет — это не только Александрия, а воевать в пустыне не рискнул даже Александр. Пока хватит сокровищницы Птолемеев, а потом будет видно…

Откуда возник этот человек, Октавиан даже не понял. Жрец словно родился из воздуха. Консул пытался вспомнить, где его видел, но мысленно махнул рукой, бритые головы так похожи одна на другую. Почему-то не было страшно, словно Октавиан заранее знал, что появление жреца ничем ему не грозит.

— Цезарь, — консула не удивило, что египтянин называет его именем, к которому у самого римлянина душа лежит больше всего, — у Клеопатры среди сокровищ есть большой алмаз. Не бери его себе.

Вместо того чтобы спросить, почему, Октавиан поинтересовался: