К тому же остается болезненный из вопросов: кто станет наследником?

Даже наимудрейший и наисильнейший не свободен от желания передать скопленное за жизнь – не важно, кошелек, пахотные земли или диадему – потомству (чему наилучший пример все тот же Антигон), и его мало интересуют достоинства наследника. Взяв власть не по праву, он неизбежно постарается превратить свое беззаконие в закон, основав династию. Но смирятся ли с этим понятным желанием иные сильные и мудрые? Не уверен. Наследник же в отличие от родителя, положившего многие силы на приобретение диадемы и закаленного в этой ежемгновенной борьбе, неизбежно будет изнежен сознанием своей обреченности на власть и не сумеет должно оберегать то, что передал ему основатель династии. Как сказано – не мною, но тем, кто мудрее меня, по сходному поводу: „В блаженстве правь, Кипсел, Коринфа царь неправый, но нет блаженства твоему потомству“. Помнишь ли ты подобное описание – хотя бы в „Истории тираний“ многославного Мидия Кносского – судьбы потомков коринфского Кипсела? А если помнишь, то не страшно ли тебе за столь любимого тобою Деметрия, который, не стану скрывать, в силу своих бесспорных человеческих достоинств не безразличен и мне, хоть и в меньшей мере?

Следовательно, единственное неоспоримое право на высшую власть обусловлено царственным происхождением. Рожденный для венца, имеющий предков среди небожителей и несущий в себе божественный ихор – базилевс в любом случае, даже если слаб или глуп; оспорить его права невозможно, убить его – непростимый грех, неизбежно подлежащий наказанию, если и не в этом мире, то перед судом Миноса – наверняка. Честолюбивые же и жаждущие власти легко утешатся, противоборствуя, интригуя и возвышаясь при царе слабом, доблестно служа и опять же возносясь все выше при царе сильном.

А теперь попробуй счесть: сколько осталось ныне бесспорных претендентов на высшую власть?

Двое. И первый из них, несомненно, Александр Юный, сын и наследник Божественного, единственный оставшийся в живых мужчина из рода македонских Аргеадов. О прочих позаботились „доброжелатели“. Кое-кто именует его ублюдком, находя предосудительным происхождение от персиянки, и это неверно. Азиатская кровь? И что же? Роксана ведь тоже из рода царственного, хоть и варварского, отдаленная потомица Кира Великого, воспетого самим Ксенофонтом. Она передала сыну, помимо македонской диадемы, право на тиару Ахеменидов, а поход Божественного на Восток уже и тем был полезен, что положил начало слиянию Азии с Европой.

Припомни хотя бы Зопира, Деметриева соматофилака, и согласишься: эллинские добродетели вовсе не чужды тем, кого ранее, в самомнении своем, мы привыкли считать полулюдьми, недостойными сравнения с нами.

Упомянув несчастного отрока, вынужден тотчас же и отвергнуть его.

Поверь мне, Гиероним: он все равно что мертв. Кассандр не выпустит его из своих когтей. Но если даже такое чудо произойдет, если Зевсов орел похитит мальчишку или Божественный ветер, подхватив, унесет на свободу – что с того? Для Птолемея юнец – соперник во власти над Египтом, а Нил, как утверждают видевшие, река глубокая, населенная крокодилами, мальчишки же, как известно, непослушны и любят купаться как раз там, где нельзя… Тигр, принадлежащий Селевку, – тоже глубокая река, изобилующая омутами, хотя мне неизвестно, имеются ли под Вавилоном крокодилы. Даже если и нет, не беда: Птолемей всегда и с превеликой охотой одолжит парочку для такого случая. У Лисимаха во Фракии полноводных рек не найти, зато пропасти там глубоки, как Нил, а юнцы обожают бегать по опасным тропинкам…

Что же касается Антигона, то зачем ему, собственно говоря, живой сын Божественного, если у него имеется собственный отпрыск, да еще такой преданный, послушный и заслуженно любимый?!

Поскорбим же, попеняем на жестокость Ананке и вычеркнем из памяти юного Александра Аргеада. Он есть еще, но его уже все равно что нет. И, следовательно, остается один только Пирр. Права его на власть неоспоримы. Кроме Аргеадов, которых мы условились в расчет уже не принимать, только эпирские Эакиды да еще спартанские цари могут похвастаться божественным происхождением. Но слава и могущество Спарты давно уже канули в Лету, она превратилась в захолустье Эллады, хотя и зубастое, и нет смысла вообще вспоминать о ней. Молоссия – дело иное. В ней, как никогда в Македонии, бродит молодая, деятельная закваска, и – многим ли это известно? – почти одновременно с Божественным, ушедшим на Восток, его одноименных, царь молоссов с аналогичными намерениями отправился на Запад. Лишь досаднейшая накладка помешала ему, человеку, по отзывам знавших его, храброму, разумному и не в пример македонскому племяннику дальновидному, добиться создания великой державы в пределах Гесперии.

Итак: Пирр. Жизнь его, хвала Олимпийцам, вне опасности. Возраст его позволяет надеяться, что из глины можно будет вылепить достойный кувшин. Что же до качества глины, изволь, вот тебе пример.

Не столь давно хозяин здешних мест, царь Главкий, устроил пиршество по эллинскому образцу, на манер афинских симпосиев. Пригласил, как водится в патриархальной Иллирии, всех, имеющих вес и заслуги, а для вящего эффекта выписал из самой Амбракии певца-кифареда[46], довольно известного, между прочим, и не только в этих замшелых краях. Не исключаю, что и тебе ведомо его имя. Феопомп, он же – Вещий Слепец. Говорят, он певал еще на пирах Божественного. Лирика, сказать по совести, у него так себе, средненькая, зато боевые пэаны воистину способны заставить пробудиться мертвеца, особенно ежели мертвецу довелось пошагать под знаменами. Да что там! Вспомни: „Вот и все, мы разбиты…“, „Пыль, пыль, пыль, мы идем по Азии…“, „Пусть я погиб под Вавилоном…“; так вот, Феопомп, хоть и старик, не побрезговал оставить свой дом и прибыть по приглашению иллирийского династа. Отмечу, к слову, что в полисах, близких к Иллирии, Главкия стараются не раздражать. У него преизрядно легкой пехоты, побережье кишит иллирийскими ладьями, а здешние эллины-колонисты живут торговлей, так что никому не приходит в голову даже хмыкнуть, когда иллирийский базилевс посещает ту же Амбракию или, скажем, Эпидамн, облаченный в эллинские одежды, сидящие на нем, по правде сказать, не лучше, чем седло на корове. Впрочем, он очень и очень неглуп, жесток в меру необходимости, умеет обуздывать свои страсти, не зарываться при назначении дани и утихомиривать непокорных. Можно ли желать большего от облеченного абсолютной властью? В конце концов, македонцы еще на памяти наших отцов были предметом издевок и мишенью для сатир, и кончилось это, как известно, весьма плачевно для насмешников. Не могу исключить, что достаточно скоро Эллада признает своими и иллирийцев, как признала некогда и молоссов, а потом и македонцев. Если, конечно, Главкий сумеет упрочить созданное и передать в целости наследнику, какового, к его великому огорчению, у него нет. Кроме моего воспитанника, живущего в Скодре уже пятый год – не столько на правах гостя, и паче того – изгнанника, сколько в качестве приемного сына. Любимого сына. И единственного, подчеркну особо.