Не было ничего странного в том, что молодой писатель находился на службе у знатного лорда. Томас Кид служил какое-то время в секретарях у графа Сассекса, Лили — у графа Оксфорда, а Спенсер выполнял сходную работу при епископе Рочестерском. Позднее Саутгемптон завербовал на ту же роль в свое хозяйство поэта и драматурга Томаса Хейвуда. То, что Шекспир находился на такой службе, недоказуемо и представляет собой лишь гипотезу, но эта гипотеза никак не путает хронологию и не противоречит тому, что Шекспир был осведомлен в делопроизводстве. Он был бы превосходным секретарем.

Зафиксирован исторический факт, что в 1593 году Саутгемптон присутствовал на обеде в Оксфорде вместе с четырьмя главными покровителями английского театра: графом Эссексом, лордом Стрейнджем, графом Пембруком и лордом-адмиралом Ховардом. Все свидетельства о елизаветинском обществе или театре оставляют ощущение необычайно тесного круга. Отзвуки этой близости слышатся в созданной Шекспиром в тот период пьесе. «Бесплодные усилия любви» — своего рода загадка. Отчасти это сатира на известных современников, с таким избытком намеков и иронии, что она вряд ли могла быть предназначена для широкого зрителя. Предполагается, что в некотором смысле она сочинялась по заказу Саутгемптона, и даже высказывались догадки, что первое ее исполнение прошло в доме Саутгемптона в Тичфилде. В плане дома в Тичфилде, наверху, слева от главного входа, значится «комната для представлений».

Пьесу, с выведенными в ней знатными молодыми людьми и благородными леди, манерными педантами и школьными учителями, с ловкими остряками и тупицами, понимали по- всякому: как веселую сатиру на Саутгемптона и его окружение; на лорда Стрейнджа и его сторонников; на Томаса Нэша, на Джона Флорио, на сэра Уолтера Рэйли и пресловутую «Школу ночи». Упоминались также и прогремевший поэт-соперник Джордж Чэпмен, и другие знаменитости елизаветинского времени, известные нам сейчас менее, чем характеры из шекспировской пьесы. И она могла относиться ко всем ним сразу. Но коль скоро пьеса была столь насыщена намеками, она могла быть адресована только очень осведомленной аудитории. Шекспир мог даже заимствовать тон и построение пьесы у Джона Лили — типичнейшего придворного драматурга, а также думать о цикле сонетов сэра Филипа Сидни, «Астрофил и Стелла». Его ум и воображение занимала аристократическая сфера. Пьесу сыграли перед королевой Елизаветой в 1597 году, а восемь лет спустя Саутгемптон поставил ее в Саутгемптон-Хаусе для королевской семьи в правление Якова I. Саутгемптон имел к пьесе особенный, возможно даже собственнический, интерес. Все же это была не только элитарная драма. Она шла также и в публичном театре, и есть стихотворение 1598 года, которое начинается словами:

Я видел как-то пьесу под названьем

Бесплодные усилия любви»…

Основной сюжет прост. Фердинанд, король Наварры, уговаривает трех своих приближенных в течение трех лет заниматься вместе с ним изучением наук; на это время они отказываются от всяких контактов с женщинами. Как раз тогда в его королевство приезжает принцесса Франции с тремя благородными придворными дамами; результат предсказуем. Король и его подчиненные влюбляются и нарушают обет. В финале пьесы гонец приносит известие о смерти отца принцессы, и всем развлечениям приходит конец. На крепкую, но тонкую нить сюжета в придачу к разным комическим ситуациям нанизывается широкий круг аллюзий, характеров и острот. Ряд параллелей и отсылок действительно широк. Королевский двор в пьесе свободно выкроен по образцу реального королевского двора в Наварре, откуда Шекспир даже заимствовал имена для своих придворных. Бирон, Лонгвиль, Дюмен восходят к герцогу де Бирону, герцогу де Лонгвилю и герцогу де Майенну. Вряд ли Шекспир намекает на политическое соперничество французов между собой; гораздо вероятнее, что он нашел их имена в современных памфлетах и вынул из контекста. Это вообще был его типичный прием — он вдохновенно использовал все, что оказывалось под рукой. Характер Армадо, который представлен как «хвастун-испанец» списан, похоже, с Гэбриела Харви, особо склонного к аффектации ученого и поэта. Почти не вызывает сомнений, что его паж Мотылек — карикатура на Томаса Нэша; когда Армадо обращается к Мотыльку «мой добрый Ювенал», это выпад в сторону Нэша, примерявшего на себя роль римского сатирика Ювенала. Шутка состоит в том, что Харви и Нэш в действительности были злейшими врагами и на протяжении нескольких лет вели друг с другом памфлетную войну. Тем комичней оказалась выдумка вывести их на сцене в образах испанского гранда и его пажа. Шекспир всегда подмечал наметанным глазом странности современников. Возможно, имеет значение и то, что Нэш в это время претендовал наряду с Шекспиром на покровительство Саутгемптона. Шекспир нашел остроумный способ разобраться с соперником.

Роль Олоферна, или «Педанта», как он определяется в перечне действующих лиц, столь же очевидно восходит к образу Джона Флорио; он говорит так, будто проглотил составленный Флорио словарь, цитирует взятые оттуда определения и использует итальянские фразы из книги Флорио «Вторые плоды». Есть и другие связи с контекстом современности. Дать королю Наварры имя Фердинанд значило провести параллель между ним и лордом Стрейнджем, которого звали Фердинандо; Стрейндж мог смотреть пьесу в компании Саутгемптона. Также в тексте имеется отсылка к «Школе ночи» («school of night»), хотя некоторые исследователи полагают, что это «мрак» («scowl») или одеяние («suit») ночи. Если это в самом деле школа, то, возможно, имеется в виду ученый кружок вокруг сэра Уолтера Рэйли, чьи авантюрные занятия алхимией снискали кружку название «школа безбожия».

«Бесплодные усилия любви» написаны в самом изощренном шекспировском стиле, напоминающем сонеты и длинные эпические поэмы, которые он уже написал или писал в то же самое время. Из всех шекспировских пьес эта — с самыми трудными рифмами; рифмованные двустишия в особенности подчеркивают замкнутость опыта, лежащего в основе пьесы. Это искусственный мир, где заметнее всего становятся образцы и параллели. Но в пьесе еще более сорока раз встречается слово «wit» — «остроумие». Это игровой мир. И потому эта пьеса в то же время и пьеса каламбуров. То, как в ней проявляется драматическая и языковая виртуозность Шекспира, — почти чудо. Устремляясь вперед за композицией, он иногда спотыкается на образе, который появится в его творчестве позже. Уилл Кемп в роли шута Башки произносит: «My sweet ounce of man's flesh, my in-conie Jew»[194], предваряя строки из «Венецианского купца».

В романе Томаса Манна «Волшебная гора» композитор Адриан Леверкюн задумывает эту пьесу в музыкальном варианте как «возрождение оперы-буфф, в духе самой изощренной насмешки и пародии на изощренность; что-то в высшей степени шутливое и сногсшибательное». Рассказчик в романе называет это «бурным юношеским сочинением Леверкюна» как можно сказать и о самой пьесе. Хотя «Бесплодные усилия любви» и есть почти что опера-буфф. С ее экстравагантностью и сладострастностью, с ее бурной изобретательностью, изобильностью, украшательством, быстрой сменой ритма, с испытанием всех возможностей и нюансов английского языка шестнадцатого столетия — это одна из умнейших пьес, сочиненных когда-либо. Так, один из французских придворных рассуждает об остроте женских насмешек: «Мысль тщетно ловит смысл их разговора, / Но как его осмыслишь, если мчится / Он побыстрей, чем ветер, пуля, птица»[195]. Шекспир написал несколько сонетов для этой пьесы, которые были потом включены в антологию «Страстный паломник»[196], куда вошли два «настоящих» сонета Шекспира. «Смуглая леди» этих сонетов имеет, как кажется, некоторое отношение к одной из приближенных принцессы, Розалине, о которой сказано: «Она лицом черна, как эбонит»[197]. Связи налицо. Другой вопрос, реальные они или надуманные.