Желтоватое мерцание ночника стало почти незаметным, оно растворилось в утреннем свете.

Ночь кончилась, а с нею ушли и страхи. Теперь можно было спокойно вздремнуть. Отключиться.

* * *

Если Варламова мучили кошмары, то у Сергея, напротив, в душе воцарилась какая-то новая гармония. Всю неблизкую дорогу в метро, от «Новых Черемушек» до станции «Перово», он напевал — то про себя, а то и вслух: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня». Навязчивый мотивчик, но избавляться от него вовсе не хотелось.

Лина…

Он совсем не думал о том, куда и зачем направляется и как ему предстоит себя вести.

Лина…

И что его ждет завтра, послезавтра…

Лина, хрупкое чудо в кудряшках. Птица счастья!

«Следующая станция — «Перово», — объявили, кажется, специально для него, чтоб не проехал, размечтавшись.

Возле метро — универсам, за универсамом — сквер со странной заковыристой скульптурой.

В сквере его обступили цыганки в спортивных куртках, из-под которых тянулись до земли яркие сборчатые юбки.

— Давай погадаем, золотой! Всю правду скажем!

— Денег нет, девчата, — дружелюбно отвечал он. — Да и мне уж нагадали однажды.

Он снял перчатку и показал им ладонь, располосованную во время аварии:

— Линии судьбы у меня нет больше.

Цыганки отчего-то шарахнулись в разные стороны, а одна из них издали, с некоторой опаской пожелала:

— Удачи тебе, симпатичный!

— Естественно, удачи, — беспечно ответил он и свернул к красному длинному дому, похожему на гигантскую детскую книжку.

* * *

Но и утренний сон не принес Варламову покоя. Снова привиделись крысы, только теперь они не пищали, а мелодично пели:

— Дилинь-динь.

Отдуваясь, как после пробежки, он сел на кровати. Грызунов, разумеется, не было. Пел музыкальный дверной звонок.

Сквозь широкоугольный глазок Варламов увидел стоящего на площадке парня, которого сперва не узнал: гладко выбритого, безусого, в хипповой потертой кожаной куртке.

— Вам кого?

— Юр, это я, Сергей Грачев.

Батя еще раз вгляделся: точно, Грачев, только изменивший свою внешность. А мальчишка — с ним, что ли? Нет, вроде, один. Ну и ну…

Еще не зная, как отнестись к неожиданному визиту, открыл дверь. Протянул гостю руку.

— Через порог не здороваются, — уклонился тот. — Можно войти?

— Прошу!

Но и в прихожей Сергей не ответил на рукопожатие:

— Извини, — помотал израненной ладонью, — порезался.

— Чем обязан?

— Объясню, — Сергей поежился, опасливо оглянувшись на распахнутую дверь, и Юрий, поняв намек, тут же принялся защелкивать замысловатые замки, один, другой, третий. Сложная, надежная система.

Наводчик наблюдал, как Сергей снимает куртку. Видно, рассчитывает на долгий, обстоятельный разговор. Вот наклонился, чтобы развязать ботинки.

— Да можно не разуваться, — разрешил хозяин. — Проходи, присаживайся. Выпьешь чего-нибудь?

В баре у него, как полагается «в лучших домах», всегда имелся запас различных напитков.

«Коль отведаешь хлеба в доме врага твоего», — вновь всплыло в памяти Сергея, и он ответил:

— Да я, честно говоря, лучше б чего-нибудь съел. Понимаешь, третий день во рту ни крошки… С того самого вечера.

— С какого вечера? — беззаботно поинтересовался Батя, разыгрывая непонимание.

— Ах да… — Сергей сделал ответный ход. — Ты ведь ничего не слышал. Даже не знаю, как тебе сообщить…

— Что случилось? Джонни заболел? — Наводчик не без умысла перевел разговор на мальчика, рассчитывая выведать, где его можно отыскать.

— Джонни… Нет, про него мне ничего не известно, — Сергей гнул свою линию. — А вот Катя… Катюша убита.

— Дурацкие шутки, — «не поверил» Варламов.

— Увы, это правда.

Тут Варламов разыграл тот же самый спектакль, что и у следователя, с хватанием за грудь слева, где должно находиться сердце.

«Весьма убедительно, — оценил Сергей. — Какого артиста потерял наш театр в его лице!»

Варламов же, корчась в судорогах, лихорадочно соображал: действительно ли Грачев не знает об исчезновении детеныша или притворяется? Вроде, говорит искренне. Этот парень, похоже, ко лжи вообще не склонен.

Если мальчишка вправду исчез, тогда… Его нет уже два дня… нет, даже три… В Мамонтовке речка ледяная, коварная. А в Москве, если он сумел добраться до столицы, такое оживленное движение. Тогда малолетку и убирать не придется, он наверняка уже сам…

А это значит, что у Грачева больше нет свидетеля, и можно, ничего не боясь, выдать его в руки правосудия.

Придя к такому выводу, Батя «взял себя в руки». Слабым голосом спросил:

— Как это случилось? Уличные хулиганы? Сейчас подростки так неуправляемы.

— Нет, на работе. Вооруженный налет, — сказал Сергей и повторил свою просьбу:

— Есть хочется.

— Да-да, прости. Пойдем на кухню. Я чего-нибудь сварганю. А почему ты не ел-то? Не мог на нервной почве? Как я тебя понимаю! Ты ведь был ее другом. Кажется, с самого детства?

— Со школы, — уточнил Сергей. — Да ты не беспокойся, мне бы хоть чего-нибудь, хоть корочку хлебца.

— Обижаешь. У меня не корочка, а икорочка. И черная, и красная. И севрюжка. Правда, все холодное. Из горячего могу предложить разве что холостяцкую яичницу. О! — Он вспомнил, что нужно разыгрывать безутешное горе. — Холостяцкую… Так и не успели мы пожениться.

Сергей сделал вид, что сглатывает голодную слюну. Но какими жалкими казались ему эти деликатесы, которые Варламов выставлял на стол, по сравнению с той едой, что вчера приготовила Лина.

— Вообще-то, Юр, — сказал он, — я хотел с тобой посоветоваться. Понимаешь, не ел-то я потому, что меня ловят. В бегах я. Меня застукали, как раз возле… Кати.

Варламов секунду подумал — и решил, что неплохо «от неожиданности» выронить нож.

— Мужик придет, — заметил Сергей. — Примета такая.

Варламов расширил, как бы в ужасе, свои серые холодные глаза и спросил:

— Как это — возле Кати?

— Но я не убивал, клянусь, не убивал! — словно защищаясь от уже предъявленного обвинения, воскликнул Грачев. — Что мне делать-то теперь, а? Я боюсь.

— Если не убивал, так и бояться нечего, — назидательно произнес Варламов. — Вот я — не боюсь же.

«Ну-ну, смельчак! — подумал Сергей. — Поглядим еще. Цыплят по осени считают».