— Вышвырните его вон! — проревел Туз. Он вел себя, словно буйно помешанный дикарь, а его лицо так налилось кровью, что сделалось иссиня-багровым. — Нет! Погодите! Значит, ты хотел умыкнуть мою девушку, вот как?! Держите его, парни! Держите как следует, покуда я не разукрашу как следует евонное свиное рыло!

С этими словами он набросился на меня и, пользуясь тем, что вышибалы по-прежнему висли на моих руках, довольно чувствительно стукнул меня по носу. Должен признаться, до тех самых пор я не сопротивлялся, потому как был слишком изумлен всем происходящим. Но тут уж Туз зашел слишком далеко. Непозволительно далеко даже для такого ненормального психа, каким он несомненно оказался!

Поскольку никто не догадался держать меня еще и за ноги, я подогнул их и пнул Туза в живот со всей силы. Он, придушенно вскрикнув, отлетел далеко в сторону и повалился на пол, свернувшись в клубок. А я тем временем принялся втыкать свои шпоры в ноги вышибалам, и они завопили благим матом, отпустив наконец мои руки. Как раз в этот момент какой-то подлец огрел меня по уху дубинкой.

Тут уж я взбеленился окончательно и нагнулся, чтобы вытащить из-за голенища охотничий нож, но какой-то здоровенный рыжий сосунок изо всех сил пнул меня ногой в лицо, когда я нагибался. Его удар выпрямил меня как раз настолько, чтобы я смог от души врезать этому чудаку в челюсть, и тот, не издав ни звука, рухнул прямо на Туза, который все еще катался по полу, держась руками за живот, и слабым голосом призывал на помощь.

Пока я разбирался с тем рыжим, сзади мне на спину прыгнул еще один низкопробный мерзавец, который стал душить меня сзади за шею и одновременно лупцевать по голове медным пестиком. Такое дело мне очень сильно не понравилось, я резко нагнулся и перебросил подлеца через голову, а затем пару раз лягнулся, сбив со спины на пол еще парочку негодяев. Но тут ко мне сбоку подкрался какой-то бандит со шрамом на роже и со всего размаху ударил колотушкой, какой обычно вышибают затычки из бочек. Я рухнул на колени и начал сомневаться, уцелел ли мой череп и на сей раз. Воспользовавшись моей секундной нерешительностью, на меня с радостными воплями набросилось еще человек шесть или семь разом, и тут уж я увидел что, несмотря на все мое прирожденное миролюбие, без насилия мне обойтись ну никак не удастся. Поэтому я вытащил-таки свой охотничий нож и принялся с его помощью пробивать себе дорогу сквозь жаждавшую моей крови толпу! Трудно поверить, но они скатились с меня и бросились во все стороны даже быстрее, чем если б на моем месте был кугуар! Они рассыпались кто куда, окропляя пол салуна кровью, истошно вопя и призывая на помощь, и я наконец поднялся на ноги, вздохнул полной грудью и взревел, весь вне себя от охватившей меня буйной ярости!

* * *

Тут кто-то выстрелил в меня сзади, и тогда я круто обернулся, пытаясь определить, откуда именно стрелял очередной подлец, но именно в этот момент через наружные двери вбежал человек с револьвером и навел этот револьвер на меня. Я уже шагнул в его сторону, имея самые серьезные намерения проткнуть чудака своим ножом насквозь, как вдруг он завопил:

— Брось оружие! Бросай его счас же, кому говорю! Я — шеф городской полиции, и отныне ты под арестом!

— За что? — резко спросил я. — Ведь я еще ничего такого не успел сделать!

— Ничего?! — свирепо заскрежетал зубами нетвердо державшийся на ногах Туз Миддлтон, которого поддерживали под руки его прихвостни. — Конечно ничего! Всего лишь отрезал по нескольку кусочков от пяти или шести самых видных граждан нашего города! А еще вот тут, прямо у меня под ногами, валяется без чувств, но зато со сломанной челюстью мой самый лучший вышибала, Рыжий Крохан! А уж о таких пустяках, как мой желудок, размазанный по моему собственному хребту, вообще говорить не приходится! Ох! Чтоб ты лопнул! Не иначе как среди твоих предков затесался на редкость здоровенный мул!

— Сантри! — малость переведя дух, приказал Туз Миддлтон шефу полиции. — Этот человек явился сюда пьяный, начал буйствовать и угрожать присутствовавшим, после чего затеял драку без малейшего к тому повода! Тебе надлежит выполнить свой долг и немедля арестовать проклятого преступника!

Черт с вами, подумал я. Во-первых, отец вечно втолковывал мне, чтобы я никогда и ни при каких обстоятельствах не оказывал сопротивления представителям закона. Во-вторых, полицейский все равно уже забрал мой пистолет, а в-третьих, вокруг толпилась такая куча народу и все они так орали, ругались и галдели, что в результате я вроде как даже пришел в легкое замешательство. А когда мне надо как следует обдумать дальнейшие действия, я люблю шевелить мозгами где-нибудь в тихом, спокойном месте, и еще очень желательно, чтобы у меня имелось достаточно времени на эти самые размышления.

Ну а дальше Сантри первым делом защелкнул на моих запястьях наручники, после чего вытолкал меня из салуна и повел по улице, причем следом за нами тащилась большая толпа зевак и они всю дорогу отпускали замечания, которые им самим наверняка казались весьма ехидными. Так мы дошли до бревенчатого барака с зарешеченным задним окном и толстой дверью. Тогда Сантри снял с меня наручники и втолкнул внутрь, после чего запер дверной замок. В общем, оказался я в тюрьме, так и не сумев даже словечком перемолвиться с Глорией ла Веннер. Надо сказать, подобное положение дел расстроило меня до глубины души.

Тем временем толпа зевак, продолжая ругаться и толкаться, развернулась и валом повалила назад, в «Серебряный сапог», чтобы поглазеть, как там зашивают тех парней, что в недавней свалке ненароком наскочили на мой охотничий нож. Ушли все, кроме одного очень толстого малого, который, зевая, сообщил мне, что он — мой тюремщик. После чего этот толстяк тут же преспокойно уселся прямо под дверями тюрьмы, положив на колени двуствольный дробовик, и мгновенно заснул.

Ну да ладно.

Внутри тюрьмы было совершенно пусто, ежели не считать койки, на которой сверху валялась старая шерстяная попона, да еще деревянной скамейки. Койка, конечно же, оказалась слишком короткой, чтобы на ней можно было спать хоть с какими-то удобствами, поскольку ее делали в расчете на человечка всего шести футов ростом. Поэтому я просто уселся на нее и стал ждать, когда кто-нибудь придет и принесет мне пожрать.

Немного погодя к тюрьме снова пришел шеф полиции, но никакой жратвы он не принес, а всего лишь заглянул внутрь через окно и снова принялся ругать меня на чем свет стоит, а потом заявил:

— Тебе еще повезло, что ты не зарезал никого из тех парней в салуне насмерть! Но раз уж так вышло, то мы, может быть, и не станем тебя вешать!

— Ежели мне не принесут чего-нибудь пожрать в самом скором времени, — сварливо ответил я, — то вы не сумеете повесить меня, даже если очень захотите! Вы что, вознамерились дождаться, покуда я помру с голоду в вашей проклятой тюрьме?

— Мы не намерены поощрять преступность в нашем городе, обеспечивая преступников дармовым пропитанием! — ответил мне полицейский. — Так что, ежели хочешь жрать, дай мне денег, и я куплю тебе еду!

Тогда я сказал ему, что у меня нету никаких денег, кроме пяти баксов, какими я думал уплатить штраф, а он рассмеялся и заявил, дескать, эти пять баксов и близко не стоят к сумме моего штрафа, такой он будет большой. После подобных разъяснений я поскреб в затылке и отдал ему свои последние деньги на жратву, а он забрал их и ушел.