— А если с ней что-нибудь случиться?

— Твоя сестра — взрослая девочка. Если он наплюет сейчас на все законы, они оба останутся за бортом и ничего не смогут изменить. Я не потерплю в своем доме присутствия опозоренной девицы, изгнанной из своего родного мира. Всему есть предел.

— Если Камилли не полетит за ней, ее найду я! — прошипела Эста.

— Не смей даже думать об этом! Не хватало еще, что бы этот позор лег и на плечи моего сына!

— Позор? Она моя сестра!

— Ты подданная Олмании, больше она тебе не сестра.

— Как же легко Вы можете отречься от всего, что Вас окружает? А если они любят друг друга?!

— Любовь не имеет никакого значения, когда речь идет о чести правящей семьи.

— То есть, для Вас любовь ничего не значит?

— Что такое любовь, девочка? Мой сын любил Клермонт, очень сильно любил, и потому хотел отказаться от брака с тобой.

— Я не любил ее!

— Не смей перебивать меня! Ты бегал вокруг нее кругами, сдувая пылинки с ее волос, ты не сводил с нее глаз, когда она заходила в комнату, а сейчас говоришь мне, что не любил ее? Прибереги ложь для кого-нибудь еще, например, для нее, — Фуиджи указал рукой в сторону Эсты. — Ради Клермонт ты собирался отказаться от долга перед Империей и с легкостью бы сделал это, не пригрози я тебе изгнанием.

Эста отшатнулась от Урджина и прикрыла ладонью рот.

— Что ты так смотришь? — обратился к ней Фуиджи. — Проснись же, наконец! Он не пожертвовал властью ради Клермонт, любовь для него никогда не будет стоить дороже этого!

Ноги Эсты подкосились. Она получила ответы на все свои вопросы. Она поняла, что человек, стоящий возле нее, никогда ее не любил. Он не сдувал с нее пылинки, и не расцветал на глазах, когда она входила в комнату. Он жил с ней, потому что мужчина способен хотеть женщину, которую не любит. Она так ждала его признания, а признаваться-то по существу было не в чем. Дядя говорил, что может быть больно, но она и представить себе не могла, что это за боль! Нет, Урджин никогда не примет ее настоящую, никогда, если узнает правду, просто потому, что он ее не любит.

— Камилли, — обратилась к нему Эста, — если ты любишь, то найдешь ее. Все просто.

— Я знаю, Эста.

— Если ты полетишь за ней, можешь сюда больше не возвращаться! — отчеканил Фуиджи.

— А я и не вернусь, дядя. Моей жене нечего делать в этом змеином логове. Вдруг ее кто-нибудь сможет ужалить?

Камилли вышел из гостиной. Фуиджи вернулся в столовую, а Эста и Урджин остались стоять там, где стояли.

— Я не любил Клермонт.

— Это теперь не имеет значения.

— Я не любил ее!

— А меня ты любишь?

Урджин посмотрел на нее.

— Для тебя это важно?

— Любишь или нет, Урджин?

Вместо ответа он попытался обнять ее, но она со всей силы ударила его по лицу.

— Я освобождаю тебя от всех обязательств. Можешь возвращаться к своей Клермонт.

Она выбежала из гостиной, попала в холл и стала бегом подниматься по лестнице, когда он нагнал ее и схватил за руку.

— Чего ты хочешь от меня?

— Больше ничего!

— Ты что, не понимаешь, что он специально все это сказал?

— Он говорил правду, нравится тебе это или нет! В этом-то ты не станешь со мной спорить?

Урджин замолчал. Признание нельзя произнести тогда, когда на тебя давят. А она давила, Боже, как же она давила на него! Он должен был все обдумать, разложить все по полочкам и понять, как ему с этим жить дальше?

— Я полечу на Олманию, и попробую уладить конфликт. Науб прислушается ко мне и к моему слову.

— Это твое право. Я с тобой не лечу.

— Я так и понял.

Он отпустил ее и пошел вниз. Не оборачиваясь, он вышел на улицу и вздохнул полной грудью. Рано или поздно, он признается ей. Скажет, даже сам не желая. Когда-нибудь, в порыве страсти сболтнет, или во время болезни, но признается. И в тот момент она получит неограниченную власть над ним. Она женщина, и знает, как пользоваться этим влиянием. Что ж, чему быть, того не миновать. По крайней мере, она ревнует. Он видел этот огонь в ее глазах, чувствовал леденящий холод в ее сердце при упоминании имени Клермонт. Возможно, она любит его. Возможно. И если это так, тогда все остальное не будет иметь значения.

Перелет до Ксилуса занял у Камилли полтора дня. Это была современная планета, одна единственная в своей системе. Почти вся поверхность этого небольшого мира была покрыта водой, а те два крохотных континента, которые населяли ксилуане, вполне могли сойти за небольшие мегаполисы. Два спутника-луны и одна звезда — белое солнце, быстро сменяли друг друга на небосклоне. Около двух тысяч лет назад люди на этой планете придумали воздушные сооружения, на которых и стали жить над поверхностью океана. Там же они выращивали растения, разводили животных, и с большим трудом добывали пресную воду из океанической.

Камилли не знал, что именно он скажет человеку, который был ни кем иным, как учителем детей императорской семьи. Судя по короткому рассказу Эсты, этот человек должен был оказаться божеством, а не смертным. Ему было около пятидесяти лет. И он в совершенстве владел не только керитскими мечами, но и обучал своих подопечных способам управления энергиями. Для Камилли это был пустой звук, потому что он никогда не сталкивался с подобными техниками.

Корабль запросил разрешения на посадку в резиденции Великого ксилуанина Ромери, которого Эста и Назефри называли просто "учитель". Вместе с запросом он отправил краткое послание от Эсты, и через десять минут кораблю разрешили приземлиться в обители незнакомого ему человека.

Камилли вышел на перрон и понял, что его встречает только один мальчишка, на вид лет десяти, темнокожий, как все ксилуане, и с гладко выбритой головой. На мальчишке висели широкие штаны-шаровары, а темно-коричневый торс был слегка прикрыт чем-то, напоминающим тогу.

Малец поклонился Камилли, и, не назвав своего имени, попросил следовать за ним. Они вошли в ангар, и Камилли услышал до боли знакомый скрежет. Пульсары. Где-то недалеко полным ходом шла тренировка.

Мальчишка указал рукой на дверь в стене и предложил Камилли самому войти в нее.

Доннариец попал на огромную тренировочную площадку, заставленную по периферии всевозможными приспособлениями, стойками, мишенями и оружием. В центре он увидел Назефри, размахивающую керитским мечом в попытках отогнать от себя два пульсара, которыми явно управлял кто-то другой.

Камилли огляделся по сторонам и заметил молодого мужчину, восседавшего на коробках, сваленных сбоку, и одним движением пальца управляющим этими огненными шариками. Было видно, что Назефри утомила тренировка, но она не сдавалась, выкладываясь до последнего. Камилли хотел подойти к учителю, и обернулся к мальчишке, чтобы тот проводил его, но юнца рядом уже не было. Тогда он посмотрел на мастера и увидел, как тот, глядя на него, прикладывает указательный палец к губам с просьбой о тишине. Камилли застыл на месте.