— Ну, а как человек он приятный?

— Пожалуй. Правда, несколько нервный. Или, лучше сказать, чудаковатый. Из кармана плаща у него свисала майка. — Майка?

— Да, белая майка. Возможно, ему в самолете стало жарко, и он ее снял. А на выходе из аэровокзала он взял и упал.

— О, господи! Он что, в самолете напился?

— Нет, он попал ногой в яму на тротуаре. Ты же знаешь, во что превратились за зиму наши дороги. А яма была глубиной с полметра, прямо у дверей здания. Мне стало стыдно. Не умеют у нас в Турции класть асфальт.

— Профессор Лоу женат?

— Да, и у него трое детей. Но он говорил о них как-то без энтузиазма, — смежая очи, сказал Акбиль. Ойя ущипнула его.

— А что было потом? После того как он упал?

— Мы с мистером Кастером его подняли, отряхнули с него пыль и повезли в Анкару. Всю дорогу он тоже немного нервничал и прятался за спину водителя. Ты ведь знаешь, что шоссе из аэропорта местами не заасфальтировано, так что машины то и дело выезжают на встречную полосу. Наверное, он и беспокоился с непривычки.

— А что было дальше?

— Дальше мы поехали в Аниткабир возложить венок на могилу Ататюрка.

— Это еще зачем?

— Мистер Кастер решил, что это будет красивый жест. И там, можешь себе представить, тоже случилась забавная вещь. — Акбиль вдруг сбросил с себя сон и, приподнявшись на локте, стал рассказывать. — Ну, ты знаешь, что когда впервые попадаешь в Аниткабир, то становится не по себе. Особенно когда идешь по длинной аллее с хеттскими львами и другими скульптурами, а по бокам стоят солдаты, тоже похожие на статуи, только вооруженные. Наверное, мне не следовало говорить профессору Лоу, что неуважение к памяти Ататюрка равносильно преступлению, караемому смертной казнью.

— Но ведь это и в самом деле так.

— Ну, а я сказал ему вроде как в шутку. Однако его это сильно встревожило. Он то и дело спрашивал меня: «Ничего, если я высморкаюсь?» или «А солдатам не покажется подозрительным, что я прихрамываю?»

— Он хромой?

— Ну, поскольку он упал в аэропорту, то слегка припадал на одну ногу. Короче говоря, мистер Кастер наконец сказал ему: «Вы понапрасну не беспокойтесь и делайте то же самое, что и я». И вот мы под пристальным взором солдат медленно идем по аллее, мистер Кастер с венком впереди, а мы, в ногу, следом. Потом на перекрестке мы лихо, на манер солдат, сворачиваем влево и подходим к Залу почестей. И тут мистер Кастер спотыкается о торчащий из мостовой булыжник и, не удержав равновесия из-за тяжелого венка, падает на четвереньки. Я не успел и слова сказать, как профессор Лоу, словно мусульманин на молитве, тоже распростерся на земле.

Ойя охнула и рассмеялась.

— И что было потом?

— Мы опять его подняли и отряхнули с него пыль. Затем возложили венок и посетили мавзолей. А потом поехали в Британский Совет обсудить программу лекционного тура профессора Лоу. Это невероятно образованный человек.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, я же говорил тебе, что он приехал читать лекции о Хэзлитте, потому что в прошлом году было двухсотлетие со дня его рождения. Темой другой лекции он выбрал Джейн Остен, но в наших университетах ее проходят только на последнем курсе. Поэтому мы попросили Британский Совет, чтобы он предложил более широкую тему, такую, как связь литературы с историей, или с социологией, или с психологией, или с философией… — потеряв нить, Акбиль Борак зевнул и закрыл глаза.

— И что? — спросила Ойя, нетерпеливо толкая его. — Ну, похоже, при передаче по телексу текст исказился. И его попросили подготовить лекцию о литературе и ее связях с историей, социологией, психологией и философией вместе взятыми. Представь себе, он согласился. Подготовил лекцию о литературе и ее связях со всем на свете. Мы долго над этим смеялись.

— И профессор Лоу смеялся?

— Нет, смеялся в основном мистер Кастер, — сказал Акбиль. — Бедный профессор Лоу, — вздохнула Ойя. — Ну и денек у него выдался.

— Зато вечер удался, — сказал Акбиль. — Я повел его в шашлычную, мы отлично поужинали и выпили ракии. И говорили о Гулле.

— Он там бывал?

— Ты не поверишь: никогда, — сказал Акбиль. — Так что я все рассказал ему об этом городе.

Он повернулся на бок спиной к Ойе и натянул на себя одеяло. Примирившись с тем, что разговор на этом кончен, Ойя тоже собралась спать. Она протянула руку, чтобы выключить лампу на тумбочке, но за секунду до того, как ее пальцы коснулись выключателя, лампа погасла сама собой.

— Опять электричество отключили, — сказала Ойя мужу. Но он, мирно посапывая, уже спал крепким сном.

— Вся беда в том, — сказал Рональд Фробишер, — что и этот дурошлеп Вейнрайт, и этот альфонс Паркинсон правы. Я исписался. Уже шесть лет не могу закончить романа. И за восемь лет ничего не опубликовал. — Фробишер уныло уставился в стакан с элем. Перс продолжал пить «Гиннес». Сидели они в баре неподалеку от Стран да. — А на жизнь я зарабатываю телесериалами. Экранизирую свои и чужие романы. Или готовлю радиопостановки.

— Странно, что пьесы вы пишете, а прозу — нет.

— Видишь ли, с диалогами у меня никогда проблем не было, — объяснил Фробишер. — Остальное делает кинокамера. А в прозе именно повествование придает сочинению индивидуальность. Описание природы, внешность человека и прочее. Как выдержанный в бочках эль: аромат дерева проникает в напиток. А телевизионная драма — это баночное пиво: ни вкуса, ни запаха, одна пена. Я говорю о стиле, об особой, неповторимой манере писателя пользоваться языком. Ну, ты поэт, знаешь, о чем я говорю.

— Знаю, — подтвердил Перс.

— Когда-то у меня был стиль, — тоскливо вздохнул Фробишер. — Но я его потерял. Или, лучше сказать, потерял в него веру. Что в общем одно и то же. Еще по маленькой?

— Теперь моя очередь, — вставая, сказал Перс. Но тут же вернулся от стойки с пустыми руками. — Мне ужасно неловко, — сказал он, но я вынужден попросить у вас взаймы. У меня с собой только ирландские деньги и чек на тысячу фунтов стерлингов. Бармен его не принял.

— Пустяки, я тебя еще раз угощу, — сказал Фробишер, протягивая десятку.

— Если позволите, я возьму ее в долг, — сказал Перс.

— На что ты собираешься потратить эту тысячу? — спросил Фробишер, когда Перс с новой порцией спиртного и пакетом хрустящего картофеля в зубах вернулся за стол.

— Буду разыскивать одну кралю, — с некоторым затруднением выговорил он.

— Разыскивать Грааль?

— Девушку. По имени Анжелика. Угощайтесь картошкой. — Спасибо, не хочу. Красивое имя. Где она живет? — В том-то и загвоздка. Я не знаю. — Симпатичная? — Красавица.

— Помнишь жену американского профессора на пароходе? Пыталась меня кадрить.

— Меня тоже. — Фробишера, похоже, несколько разочаровало сообщение Перса. Он задумчиво принялся поглощать хрустящий картофель, и через считанные минуты от пакета ничего не осталось кроме крошек и крупинок соли.